Мерси, камарад!
Шрифт:
— Нет, это не мои слова, а моего учителя. Во всяком случае, я жду господина лейтенанта.
Тиль вставил в автомат новый магазин, а когда оглянулся, то увидел, что странный шофер все еще улыбался.
Фриц Фаренкрог был родом из Лейпцига, где он работал печатником. Свою профессию Фриц любил и считал очень важной. Он хорошо знал свое дело, мог работать на ротационной машине, а еще лучше печатал различные иллюстрации. Однако по ночам ему часто приходилось простаивать не за машиной, а за примитивным ручным станком, на котором немецкие коммунисты печатали
Весной 1943 года, когда 6-я гитлеровская армия нашла свой бесславный конец под Сталинградом, когда всем стало ясно, что в ходе войны наступил коренной перелом, дальнейшее его пребывание на нелегальном положении стало невозможным, и его перевели в инженерную часть. Поскольку Фаренкрог получил до войны хорошее образование, его вскоре перевели в строительный батальон, расквартированный в окрестностях Парижа. Фриц был очень огорчен этим переводом с советско-германского фронта, где он при случае хотел перейти на сторону русских — своих братьев по классу.
В ноябре он узнал о создании Национального комитета «Свободная Германия». Фриц стал искать связи с кем-нибудь из этого комитета. Группы этого комитета находились и на западном фронте и действовали в тесном контакте с французскими патриотами, подвергаясь постоянным опасностям. Они занимались доставкой оружия, боеприпасов, проводили различные вооруженные акции. Фриц и здесь имел возможность применить свои профессиональные навыки: он печатал лозунги и листовки примерно такого содержания: «Германский солдат, перед тобой выбор: мир или гибель!» Фриц все чаще и чаще стал задумываться над тем, что же ждет Германию в будущем.
Тиль стал расспрашивать офицеров и солдат, но никто из них толком ничего не знал о создавшемся положении. Говорили, что в двух километрах юго-восточнее Шамбуа танки противника поставили твердый заслон. Лейтенант решил зайти в здание мэрии.
Майора с Рыцарским крестом на груди окружили офицеры в различных званиях. На вошедшего лейтенанта никто не обратил внимания. Майор объяснял обстановку, но нового в его словах ничего не было. Рядом с ним сидел радист, который все время пытался с кем-то связаться по рации. Наконец после многочисленных попыток ему это удалось.
«Как приятно, наверное, радисту в невообразимом хаосе эфира поймать наконец нужную радиостанцию», — подумал Тиль.
— Я «Селезень». Я «Селезень». Вызываю «Подвязку». Как меня слышите? Прием! — передал он в офир, переходя на прием.
— Я «Подвязка». Я «Подвязка». Вас слышу!
— Что у вас случилось?
— Находимся юго-восточнее населенного пункта Сент Ламбер. Правый берег пока еще противником не занят. Прием!
В приемнике что-то затрещало, засвистело.
— Вас понял, «Подвязка». Подождите минутку!
И радист выжидающе посмотрел на майора.
— Продолжать разведку,
«Селезень» передал «Подвязке» указания майора.
Майор занялся картой.
— У нас, господа, имеется одна-единственная возможность! — Карандаш майора с Рыцарским крестом заскользил по дороге от населенного пункта Муасси на северо-запад. — Выступим в десять часов сорок минут, танкам обеспечить отход. Двигаться с увеличенными интервалами. Я жду сообщения от наших разведчиков.
«Это уже кое-что конкретное, — подумал Тиль. — Рыцарский крест на груди, прусская аккуратность, даже в окопах… Если противника нет юго-восточнее Сент Ламбера, необходимо немедленно ехать в том направлении, так как через полчаса ситуация может резко измениться».
Лейтенант вышел из здания на улицу, залитую солнцем. Заметив на окраине развевающийся флаг Красного Креста, Тиль быстро зашагал туда.
Медицинский пункт разместился в просторном крестьянском каменном доме. У двери дома стоял санитар-фельдфебель и в бинокль наблюдал за пустынной дорогой, которая вела на юго-восток.
— А где же ваши раненые? — поинтересовался Тиль.
— Часть в подвале, часть в доме, господин лейтенант, — ответил санитар, снова поднося бинокль к глазам.
Тиль вошел в дом и пошел между рядами раненых, которые лежали на соломе. Перевязаны они были кое-как, на скорую руку. Воздух спертый, раненые стонали. Рорбека среди них не оказалось.
Лейтенант осторожно спустился по крутой скользкой лестнице в подвал. И остановился, пораженный; весь подвал был забит солдатами, которые стояли, сидели, но не лежали, так как места было очень мало. Кого тут только не было: и пехотинцы, и саперы, и артиллеристы, и летчики, и парашютисты, и танкисты. Почти никто из них не был ранен. Одни были с оружием, другие — без него, все в подавленном настроении. Духота стояла страшная.
«Эти уже не могут больше, — подумал о них Тиль, — или же не хотят дальше воевать». Разницы между словами не «могут» и не «хотят» лейтенант не видел никакой.
И вдруг Тиль оцепенел.
Он увидел Рорбека, радиотехника Ганса Рорбека. Лицо у Ганса было желтое, взгляд направлен куда-то в потолок; накрыт он был плащ-палаткой.
Рядом с Гансом лежал раненый, у которого была забинтована вся голова: видны были только одни глаза. Соседом Ганса с другой стороны был капитан, который, видимо, испытывал сильные боли и чтобы как-то заглушить их, все время сжимал руки, то сцепляя, то расцепляя их.
«Может, его беспокоит судьба брошенного им на произвол судьбы подразделения? — подумал Тиль. — На всякий случай он показывает пример мужества и терпения своим солдатам, если они, конечно, останутся в живых».
Лейтенант присел на корточки возле раненого. Рорбек не сразу заметил его.
— Ганс! Старина! Какая радость, что я тебя разыскал! — Тиль хотел, чтобы его слова прозвучали радостно, а выговорил их как-то сухо и холодно.
Уголки рта у Ганса чуть вздрогнули, но улыбки у него все равно не получилось.