Мёртвая дорога
Шрифт:
Нужно было уметь правильно прорывать даже водоотводные канавы, иначе вода, протекающая по ним, могла бы причинить много зла. В этом мы убедились на опыте Ермаково. Там, на склоне лога, построили городок, а выше городка вырыли водоотводную канаву; городок со всеми постройками сполз вниз. Дальше всех строений сползла баня — на сто метров от того места, где она стояла.
Всё усложнялось ещё тем, что мерзлота у Полярного круга имеет температуру всего один-два градуса ниже нуля. Малейшие изменения в тепловом режиме — и мерзлота с такой невысокой отрицательной температурой может быстро разрушить возлагаемые на
В конце мая мы с Селивановым приехали в Ермаково: он — «выколачивать ресурсы», я — на проектирование. И как я был рад, что не приехал неделей позднее! 29 мая на Енисее начался ледоход, и я не опоздал увидеть эту величественную картину.
Трёхкилометровое русло реки вздулось, затопив острова и пойму. Вода продолжала прибывать, и, не выдержав её напора, полутораметровый лёд треснул. Казалось, все воды юга устремились сюда, к Полярному кругу.
Ледовые поля со следами дорог, прорубей, чёрными пятнами нефти и угля становились на дыбы и с грохотом рушились, разлетаясь на куски. Горы льда лезли на крутой берег, словно ища там спасения от неминуемой гибели.
Вся тридцатиметровая толща воды была забита льдом, ему не хватало места в широком Енисее. Лёд вспахивал берега и на глубине тридцати пяти метров, как простую ниточку, перервал лежавший на дне толстый кабель. Связь с Игаркой прекратилась. А над рекой стоял грохот, и Енисей, разрывая заторы, убыстрял свой бег, чтобы преодолеть последнюю дистанцию и свободно вздохнуть на просторах холодного океана. Вслед за льдом с разноголосым гомоном летели стаи пернатых на свою полярную родину.
Пик паводка, достигнув своей предельной высоты — двадцати пяти метров над меженьим горизонтом, пополз вниз. Вода стала так же быстро убывать, как прибывала. А чуть не вплотную за последними льдинами вниз по реке спешили теплоходы и буксиры с караванами барж. Многие из них приставали к ермаковскому берегу для разгрузки. Через неделю-другую берег покрылся штабелями кирпича, ящиков, мешков; ни днём, ни ночью не прекращалась разгрузка. Привозили новые экскаваторы, думпкары, паровозы, рельсы, шпалы, цемент, железо, автомашины.
Строительство ещё с прошлого года начало механизировать трудоёмкие работы. И Селиванов, довольный такой установкой, постоянно поддерживаемый главным инженером строительства Цвелодубом, «выколачивал» всё, что мог, для своего головного участка. От него, как от назойливой мухи, хотели отделаться в отделе технического снабжения. Но это было не так-то просто: Селиванов действовал настойчиво, не боясь, что ему, бывшему зэку, могут припомнить прошлое. У него на участке было уложено десять километров рельсового пути по «зелёным отметкам», без насыпей и выемок; пока земля ещё не оттаяла, нужно было успеть развезти по ним десятки тысяч кубометров грунта из карьеров и поднять путь на насыпь — иначе он утонет в тундре. А для этого нужны были экскаваторы, думпкары и автосамосвалы, которые только что прибыли из Красноярска.
Получив нужное оборудование и перегрузив его на железнодорожные платформы и на мелкие баржи прямо с пароходов, мы выехали в устье Турухана, где пришвартовалось много плотов с ангарским лесом; отсюда этот лес шёл вверх по Турухану. Даже камень приходилось привозить издалека — его не было на всей тысячекилометровой
В августе Татаринов, уезжая надолго в Москву, оставил меня своим заместителем. Перед отъездом он знакомил меня со всей большой линией.
Перелетев с ним из Ермаково в Салехард, мы на другой день пошли к главному инженеру строительства Жогину, чтобы договориться об осмотре готового участка дороги.
— Лучше поедем сразу до Надыма испытывать мост, а на обратном пути дорогу осмотрим, — советовал Жогин.
— А почему бы нам по пути к Надыму не осмотреть дорогу, а доехав до моста, осмотреть и его? — возразил Татаринов.
— Почему? — повторил Жогин и, помедлив, сказал: — Начальник управления уже послал рапорт в Москву об открытии движения по мосту, и теперь не только на день, а и на час откладывать его приёмку нельзя.
— Зря торопитесь, — пробурчал Татаринов. — Там наверняка ещё куча недоделок.
— Я не хочу идти на осложнения с начальником, — нервно сказал Жогин и уже спокойнее добавил: — Сами понимаете...
Татаринов неопределённо махнул рукой и совсем хмуро спросил:
— С пассажирским поездом поедем?
— Нет, нам начальник управления свой салон-вагон даёт и приказал провести по зелёной улице, — не без гордости пояснил Жогин.
Слушая это краткое пререкание, я старался понять Жогина, с которым теперь придётся всё время иметь дело. Его непрерывно вызывали к телефонам, к селектору. Он отвечал, записывал в тетрадь, делал пометки в календаре и в то же время успевал бросать нам реплики, не теряя нити разговора. На его лбу часто появлялись глубокие морщины; он ерошил редкие седые волосы, сдерживая раздражение.
— Ну, раз мы обо всём договорились, то попрошу вас к двенадцати быть на вокзале, — сказал он и, пройдя по мягкому ковру к сейфу, сложил в него чертежи. — Провизией не запасайтесь, в салон-вагоне всё есть и с вами едет отличный повар.
Выйдя из управления, мы с Татариновым пошли сразу на станцию, решив по пути к вокзалу осмотреть недавно построенное депо и станционный посёлок.
— Богато живут, — кивнул Татаринов на два больших коттеджа за высокими заборами.
— Подходяще, — подтвердил я, разглядывай красивые двухэтажные здания.
— Вот этот — начальника управления, а тот — его заместителя, — пояснил Татаринов.
За восточной окраиной Салехарда, с небольшим разрывом от города, раскинулся станционный посёлок, а за ним была серая тундра.
Мы подошли к паровозному депо, рядом с которым строился колёсно-токарный цех. Жогин нам сегодня заявил, что под его основание не могут забить сваи, и обвинял изыскателей в том, что они неверно определили геологическое строение грунтов.
К нам подошёл прораб и стал объяснять:
— Мы вот и котлован для облегчения вырыли, думали — лучше сваи пойдут, а они всё равно не лезут...
На дне котлована, утопая по колено в грязи, заключённые перетаскивали паровую иглу. Молот копра обрушивался на сваю, под которой, по словам прораба, мерзлота уже оттаяла. Но свая только вздрагивала, трещала и действительно не погружалась.
По просьбе Татаринова, прораб сбегал в конторку и принёс геологический разрез. На чертеже был показан суглинок с прослойками песка и линзами льда. Немного подумав, Татаринов сказал: