Мертвая голова
Шрифт:
— Давно вы позвонили? — спросил Деревянко.
— Буквально пять минут назад, — ответил администратор гостиницы. — Они сказали, что выезжают немедленно.
— Значит, у нас есть еще минут десять, — сказал Деревянко Подручному. — Идем.
— Куда же вы? — растерянно воскликнул администратор гостиницы. — Что я скажу милиции? У них обязательно возникнут вопросы…
— Скажите им, что мы ответим на их вопросы попозже, — бросил Деревянко на ходу. — Когда вернемся.
— А как быть с теми людьми, что пробрались в ваш номер? — Администратор
— Они уже совершенно безопасны, — заверил Деревянко, отцепляя пальцы администратора гостиницы от своего пиджака. — И никуда они не убегут, им теперь спешить некуда.
Агенты выскочили на гостиничный причал, где их и встретила разгневанная Сильвия.
— Немедленно заберите с моего плота своего дохлого приятеля, — потребовала она, заступив федералам дорогу к свободной гондоле.
— Сейчас милиция приедет и заберет, — сказал Подручный.
— Милиция?! — взвизгнула Сильвия. — Ну все, день пропал! Ну, спасибо, мальчики, ну удружили — такую свинью подложить…
— Это не я, это он, — сказал Деревянко. — И не подложил, а подбросил.
— Несчастный случай, — оправдываясь, заявил Подручный.
— Я тебе сейчас покажу несчастный случай, — грозно сказала Сильвия и шагнула к Подручному. Тот ловко уклонился и быстро запрыгнул в гондолу.
— Извини, дорогая, нам некогда. — Деревянко бесцеремонно подвинул Сильвию в сторону и тоже забрался в гондолу. — Поехали, — приказал он гондольеру.
Гондола отчалила.
— Вы об этом еще пожалеете… — бросила Сильвия вслед федералам.
Гондольер, доставивший Деревянко и Подручного к дверям крематория, отчего-то имел очень мрачный вид, за всю дорогу он не спел ни одной баркаролы, а высадив пассажиров, тут же поспешил отчалить, даже не поинтересовавшись у них, как они станут возвращаться.
На улице возле крематория была чертова уйма чаек; они галдели и дрались, время от времени одна или несколько птиц снимались с воды и улетали прочь, но их место тут же занимали другие. Ни Деревянко, ни Подручный ни разу в жизни не видали такой умопомрачительной стаи.
— Птичий базар, блин, — проворчал Подручный, сплюнул и посмотрел наверх.
Наверху, на краю крыши, сидели три человека, двое — спиной к улице, один — лицом. Работники крематория, должно быть, больше вроде некому.
Деревянко испытывал непонятное нежелание заходить внутрь здания, но он превозмог себя, открыл тяжелую, туго подавшуюся дверь и вошел в крематорий.
Внутри было прохладно и тихо. Сразу за дверью взгляду открывалось просторное помещение, занятое ровными рядами длинных деревянных скамей, в противоположном конце была небольшая кафедра. В углу помещения, слева от входа, была узкая дверь, полуоткрытая; за дверью виднелась лестница, уходящая наверх.
— Нам туда, — сказал Деревянко Подручному, и голос его прозвучал гулко, словно
По лестнице агенты поднялись прямо на крышу, не задерживаясь ни на втором, ни на третьем этажах. Крыша крематория была засыпана мелкими камушками и прокалена солнцем как сковородка. Скрежеща гравием, Деревянко и Подручный приблизились к странной троице и остановились. Один из работников крематория по-прежнему сидел лицом к улице, то есть спиной к федералам, он не обернулся на звук их шагов. Двое других работников крематория смотрели на агентов с интересом, а Деревянко и Подручный с любопытством разглядывали их. Работники крематория были похожи друг на друга словно однояйцевые близнецы: бородатые, с темными, слегка вьющимися волосами и лицами людей, склонных к философствованию. Впрочем, некоторые различия все же имелись: у одного глаза были зеленые, кошачьи, а у второго — серые, холодные.
— Ну? — наконец произнес зеленоглазый низким голосом.
Деревянко и Подручный для начала представились по всей форме и даже предъявили работникам крематория свои служебные удостоверения. Красные книжечки с золотыми гербами никакого эффекта на двоих работников крематория не произвели, третий же даже не удосужился на удостоверения федералов взглянуть. Кажется, чайки интересовали его куда больше федеральных агентов. Его товарищи хотя бы представились.
— Лаврентий Жребин, — сказал зеленоглазый.
— Климент Пряхин, — сказал сероглазый. Кивнув на третьего, с неведомым цветом глаз, представил и его: — Антон Неизбежин.
— Мы бы хотели задать вам несколько вопросов, — сказал Деревянко, обаятельно улыбнувшись.
— Валяй — задавай, — разрешил Лаврентий Жребин. Климент Пряхин ограничился кивком, а Антон Неизбежин продолжал федералов игнорировать.
— Скажите, вы знали покойного прозектора Копфлоса? — спросил Деревянко.
— Да, — сказал Жребин.
— Нет, — сказал Пряхин.
Оба они сердито уставились друг на друга.
— Чего это ты говоришь, будто не знал Копфлоса, ежели ты его знал? — спросил Жребин у Пряхина.
— А я его и не знал, — ответил Пряхин. — Я только был с ним немного знаком. Знать человека и быть с ним знакомым — это разные понятия.
— Это одно и то же.
— Совсем не одно и то же.
— А я говорю, что это одно и то же, — горячился Лаврентий Жребин. — Знать кого-нибудь, значит быть с ним знакомым — так и в словаре написано, я помню.
— Почем ты знаешь, что в словаре написано, коли ты и читать-то толком не умеешь? — ехидно сощурился Пряхин. — Ты и в школе-то не доучился.
— Кто не доучился, я? — оскорбился Жребин. — Да я поболее тебя учился…
— Потому что в каждом классе по два года сидел, — так же ехидно вставил Пряхин.
Деревянко и Подручный в перебранку работников крематория не вмешивались — наоборот, наблюдали за ней с большим интересом. Жребин или Пряхин в запале могли выболтать что-нибудь интересное. Может, и выболтали бы, но до этого так и не дошло.