Мертвая лилия
Шрифт:
Во сне она не раз делала это, свешиваясь с перил балкона, увитого алыми розами.
Во снe она была королевой Призрачного Карнавала, и знала, как именно позвать мистера Смерть.
Во сне она была его мертвой невестой.
И ее звали – маман Бриджит. Она это точно помнила.
Но это было во сне, и это было легко и просто. А сейчас страх сковал сердце, руки дрожали, и казалось – ещё мгновение, ноги подкосятся, и Бриджит срезанным цветком, мертвой лилией, упадет в объятия Иной ночи. И останется там навсегда.
Но вот дрожь прошла, ветер даже стих – и показалось, что где-то вдалеке раздался
Страх прошел. Он исчез, будто его и не было. Веселье и хмельное ожидание чего-то чудесного – вот что было в сердце.
Бриджит удобно устроилась на подоконнике, подперев ладонями лицо.
– Ты пришел?
– спросила она у сумрака.
Тишина. И Бриджит поняла, что мало позвать Барона – иногда нужно самой сделать первый шаг. Усмехнулась, сощурила глаза, отчего стала похожа на черную кошку. Испанка с примесью индейской крови – что, впрочем, господином Флёром тщательно скрывалось от общественности, ведь правду о ее матери и капле грязной крови он узнал слишком поздно – черноволосая и кареглазая, она была слишком смугла. Но Нэйтону нравилась ее внешность дикарки и грива вьющихся волос, спадающих ниже талии. Нэйтон… Подумав о нем, Бриджит задрожала от ужаса, но тут же вспомнила, какая бледная была сегодня Катрина. Сестра умирала… и никто не сможет ей помочь.
– Забери меня! Слышишь? Я – твоя! – кричит Бриджит в ночь, боясь передумать. Зажмурившись, цепляется за подоконник и ставни, задыхаясь от резких порывов ветра, что лезвием скользят по горлу.
– Зачем ты мне?
– прозвучало из тьмы – хрипловато, надсадно, будто говоривший простужен.
– Твой срок ещё не пришел.
– Но ты же явился на мой Зов? – Бриджит тянется рукой во мрак, будто пытаясь поймать фалды смокинга Барона, вцепившись в них, чтобы он точно не смог уйти.
– Тогда забирай!
– ты упряма! – смеется сумрак – громко, словно взрываются фейерверки.
Запах перегара и пота, зеленые болотные огоньки – это глаза Самди, притаившегося среди юкк, разросшихся под окнами. Белые стрелы соцветий с крупными колокольчиками звенят в такт порывам ветра, и клубы дыма обволакивают кинжальные листья, и кажутся они вырезанными из нефрита, каменно-прочные, застывшие в сумраке проклятой ночи, распахнувшей двери в Изнанку. Но вдруг мертвые пальцы Барона появляются возле щеки Бриджит. Рука скелета бела, но девушка не боится. Она осторожно трогает кости и продолжает напряженно улыбаться Тьме. Жизнь сестры важнее. А колокольцы звенят все сильнее, хрустальная песня эта баюкает ночь. Ветер пахнет жасмином и кладбищем.
– Хочу быть твоей невестoй… – шепчет Бриджит, глядя на белую кость черепа, в провалы темных глаз, где мерцают изумрудным светом болотные огни.
оворят, духи, живущие на болотах Манчак, с помощью таких вот огоньков завлекают путников в свою призрачную армию, и вовек не выбраться из трясины тому, кто блуждает вслед за ними… сам станет призраком, и тело его всплывет спустя лет десять из мутной воды, не тронутое аллигаторами. Жуткая смерть. Страшная, проклятая не-жизнь.
Все какое-то нереальное и странное… Изнанка пугает
На подоконнике появляется бурбон в хрустальном графине. Бриджит пьет его, обжигая горло, кашляет, чувствуя, что внутри нее разгорается пламя. Чтобы стать спутницей Смерти и обрести вечную не-жизнь, нужно лишь предложить себя Барону. И тогда он исполнит твое желание.
Все просто.
– Зачем тебе это нужно?
– Барoн садится рядом с Бриджит на подоконник и выпускает изо рта дым. В дыму этом видятся кости и черепа, мраморные статуи, что рыдают слезами дождей над теми, кого давно нет среди живых, в дыму этом видно, как перекатываются цветные агатовые бусины в ладони Самди. Как идет он по пустынной улице, наступая на ленты и ветки жасмина с крупными белыми цветами. Вид его усталый и разочарованный. Цилиндр украшен перьями, куриными костьми и цепочками, чтo тонко звенят под порывами ветра. Короткие жилет под фраком вышит золотыми змеями, а тонкий галстук и штаны на подтяжках – совсем как у богатого плантатора прошлого века. Барон франт и гуляка. С таким, должно быть, весело.
– Моя сестра… она… – Бриджит умолкает, не в силах продолжить. Горло схватил спазм, губы будто склеились. Сказать о Смерти страшно – особенно сейчас, когда она сидит совсeм рядом и смотрит на тебя болотными огоньками своих чужих и печальных глаз.
– Умирает, - суховато закончил служитель Смерти, решив поддержать. – И ты совершаешь обмен? Твоя душа на ее душу? Так?
– Да, – едва смогла выдавить из себя Бриджит, и пoказалось, что это короткое слово тяжелым камнем упало на мостовую, разлетевшись сотней осколков, и каждое – найдет чье-то сердце, чтобы оставить на нем кровоточащую рану.
– Принято! – скалит зубы череп.
– Она так юна, твоя Катрина, так мало прожила на этом свете… Еще не любила. Люблю детей, и все об этом знают. И ты знала, когда Звала. Иначе не рискнула бы… Только вот ты, моя смелая леди, пока что – живи. Пока что мне не нужна неприрученная кошка. Я позову. И ты придешь. Но не сейчас. Ты нужна живым, мертвые сами о себе позаботятся.
Барон протягивает руку. Бриджит покорно подает ему свою – ладонью вниз, будто для поцелуя. Сверкает кровавым росчерком рубин в кольце, как будто кровь, застывшая во льду.
– Спасибо, - выдыхает девушка, не веря своему счастью. Все оказалось так просто!
И тут же вихрь подхватывает ее, несет в прошлое – в буйную колдовскую ночь карнавала. В ночь, которая закончилась пару часов назад. Но разве для лоа – духов мертвых – есть границы?..
…Бурбон Стрит танцует и пьет, переливается огнями Марди Гра, а кованые решетки на балконах кажутся дивным кружевом, украсившим дома Французского квартала. Мрамор ступеней холодит босые ноги, когда невеста Барона разувается и всполошенной птицей мчится вниз – ее манит и зовет джаз, а высокие каблуки лишь помеха для танцев, и сапоги остаются стоять у чугунной решетки одного из балконов.