Мертвая сцена
Шрифт:
– Филипп Филиппович, но если откровенно? – Мой голос невольно начал дрожать. – Вы ознакомились с делом, поговорили со следователем… Что вы думаете?
Снова помешкав, психиатр произнес:
– Что ж, если откровенно… Если откровенно, у меня пока имеются две версии. Либо вы симулируете, то есть притворяетесь, либо нет.
Я не верил своим ушам:
– То есть… вы не исключаете, что я говорю правду, а следствие заблуждается?!
– Если продолжать говорить откровенно, – стал тянуть слова Филипп Филиппович, – то… я не вижу в следствии
– Но вы сами сказали, что я, на ваш взгляд, возможно, и не притворяюсь!
– Вы меня не так поняли, – чуть поморщился психиатр. – Я имел в виду, что вы, возможно, притворяетесь шизофреником. А возможно, что и на самом деле являетесь им.
Словами не описать, как я был разочарован в этом объяснении. У меня не нашлось никаких слов ответить. Я просто-напросто снова лег на спину и закрыл ладонями лицо.
Где-то с минуту в моей камере стояла абсолютная тишина. Я лежал с закрытыми глазами, и Филипп Филиппович не издавал ни звука.
Наконец он протяжно вздохнул и спросил:
– Вы не хотите говорить со мной?
– Не вижу смысла, – ответил я, не открывая глаз.
– Почему не видите? – тихо промолвил он.
Я, выражая недовольство, выдохнул и вернулся в сидячее положение:
– Вы думаете, что я либо симулянт, либо больной. Но ни то ни другое не является правдой. Зачем же мне с вами хоть о чем-то беседовать, если заранее понятно, что вы не встанете на мою сторону?
– Или на сторону правды? – быстро спросил Филипп Филиппович.
– В данном случае это одно и то же, – махнул я рукой.
– Вы напрасно считаете, что я заведомо окажусь не на вашей стороне, – помолчав, продолжал доктор. – Если ваш рассудок действительно помрачен, то, поверьте, я удостоверю этот факт. Я независим в вопросах психиатрии, и здесь никто не может на меня повлиять.
– Да не помрачен мой рассудок, не помрачен! – в отчаянии простонал я. – В этом-то все и дело!
– Знаете, в чем главная специфика душевных болезней? – неожиданно спросил Филипп Филиппович. – То есть в чем их отличие от болезней более привычных – физических?
– Ну и в чем же? – хмыкнул я, с неохотой втягиваясь в продолжение разговора.
– В том, что страдающий от физической болезни, как правило, знает, что болеет, соглашается с этим фактом. Человек же душевнобольной практически никогда не признает наличие у себя заболевания. По крайней мере, до какого-то момента.
Я презрительно фыркнул:
– Намекаете, что я больной на голову и не знаю об этом?
– Все может быть, – спокойно ответил доктор.
– Филипп Филиппыч, это чушь! Как вы себе это представляете? Я заболел – и стал считать себя не тем, кем являюсь на самом деле?!
– Такие случаи весьма распространены, – сказал он тоном знатока.
– Да, но я прекрасно помню всю свою жизнь! Жизнь Уткина, а не Носова, понимаете?!
– Вы могли изучить чужую жизнь, – с тем же почти
– Ну и как это тогда?.. – взмахнул я руками, с досадой сознавая, что диалог с психиатром меня разволновал. – Как это возможно?.. Я изучил чужую жизнь перед тем, как заболеть и представить себя на месте другого? Так, что ли?!
– Вы могли изучать не намеренно, не для того, чтобы, как вы выразились, заболеть. Вас просто мог на протяжении многих лет интересовать известный кинорежиссер Уткин. Тем более что когда-то вы с ним вместе учились…
– Доктор, – взмолился я, – вы уже поставили диагноз – или как вас понимать? Я и есть Уткин!
– Диагноз поставим позже, – ласково сказал Филипп Филиппович. – Вот еще немного поговорим и…
– Филипп Филиппыч! – перебил я. – Скажите прямо: вы считаете, что я Носов, и переубеждать вас в этом бессмысленно?
– Вы действительно Носов, – немедленно произнес он. – Хотя я допускаю, что сами себя вы им не считаете.
– Это просто бред, – со злостью прошипел я.
– Мой бред? – уточнил доктор.
– Видимо, ваш, раз вы психиатр! Говорят же, что все психиатры – сами психи…
– То есть в существование психических заболеваний вы, по крайней мере, верите?
– Ну, видимо, они бывают, – пожал я плечами.
– А я вам как специалист говорю, что они не только бывают, – самым резонным тоном молвил Филипп Филиппович, – но и могут поразить фактически любого. Да, в том числе и психиатра. Но чаще все-таки в лечении нуждаются пациенты, а не врачи, – развел он руками, словно отчасти сожалел о таком положении вещей.
Вот уже несколько дней я по многу часов разговариваю с Филиппом Филипповичем. Он все-таки втянул меня в свои сети. Более того – он заронил в меня искру сомнения. Небольшого, крохотного, но все-таки сомнения. Я действительно слегка стал сомневаться в том, кем являюсь на самом деле. Иногда я как будто прихожу в себя и говорю себе же: «Нет, это невозможно! Пора кончать с разговорами! Он очень убедительный, этот доктор, он профессионал. Вот он и запудрил мне мозги. Как я могу хоть на секунду усомниться в том, кто я есть?! Я Устин Уткин – и точка!»
Но это чувство, к сожалению, быстро проходит. Чаще всего я теперь занимаюсь в одиночестве тем, что представляю себя Носовым. Могу ли я им быть? Возможно ли это? Доктор уверяет, что возможно. Я не верю, а он только кивает: правильно, вы и не должны верить, вы ведь больны. А тот факт, что люди сходят с ума, нельзя отрицать. Иногда действительно сходят. Все об этом знают. Так, может, я и впрямь – сошедший с ума неудачник Носов, возомнивший себя успешным Уткиным? И на этой же почве его и убивший? Доктор говорит, что такое бывает. Реально случившееся полностью вытесняется из головы бредовой галлюцинацией, иллюзорным воспоминанием, которое воспринимается больным как абсолютно подлинное.