Мертвая женщина играет на скрипке

Иевлев Павел Сергеевич

— Нет, мы вас не пустим! — истерически, со взвизгом в голосе выкрикивала Оксана. — Вы не имеете права! Отстаньте от него!

Она обращалась к троим мужчинам, стоящим в холле и настроенным пройти дальше.

— Пропустите нас немедленно! — угрожающе говорил высокий брюнет того самого типажа, который всю жизнь меня бесит, — одетый с иголочки, смазливый, пафосный и надменный. — Не наживайте себе неприятностей, детишки!

Такие мутные красавчики часто бывают жестоки к слабым, и не дай бог оказаться от них в зависимости, но их несложно осадить встречной агрессией,

они обычно довольно трусливы и не переносят даже намека на физическое насилие в свой адрес. А вот двое, пришедшие с ним, вызвали у меня куда больше беспокойства. Невысокие, неприметные, сливающиеся с фоном, но постоянно находящиеся в движении, с рыбьими глазами и каменными лицами. Вот эти — опасны. Они, в отличие от брюнета, сразу срисовали мое появление и, не переглядываясь, но синхронно, сместились так, чтобы я, выйдя в холл, оказался между ними. Не нравится мне это.

— Биту принести? — заботливо спросила тихо подошедшая в своих меховых тапках Клюся.

— У тебя их что, склад? — удивился я.

— Я запасливая. Никогда не знаешь, когда девушке хочется сыграть в бейсбол.

Клюсю томный брюнет заметил и уставился на нее так, что, казалось, халат задымится.

— Иди-ка ты наверх, — велел я ей. — Я разберусь.

Я раздвинул столпившихся плотной пробкой подростков и сказал:

— Спасибо, ребятки, дальше я сам.

— Антон Эшерский? — с неприятной интонацией некоторой даже брезгливости в голосе спросил брюнет.

— А вы сами как думаете? — ответил я. — Вижу, что с трудом.

Как только я его увидел, сразу понял, что мы не подружимся. Так зачем изображать вежливость?

— Мне говорили, что вы редкостный хам. Вижу, не соврали.

— Рад, что не обманул ваших ожиданий, кто бы вы там ни были. Ну а мне, чтобы разглядеть мудака, чужие подсказки не нужны.

Ну вот, произошла взаимная идентификация. Что дальше?

— Нам необходимо поговорить.

— Ну, говорите, если так приперло.

— Пройдемте с нами.

— Нет.

— Почему?

— Не хочу.

— Это в ваших же интересах.

— Да что вы говорите? — удивился я. — Спасибо за беспокойство, но я сам позабочусь о своих интересах. Говорите или проваливайте, мне все равно.

Двое коренастых напряглись, но не сдвинулись с места. Красавчик пожевал губы, потом решился:

— Я Гавран Вица.

И уставился на меня так, как будто я должен пасть на колени с протяжным криком «Бааарин приееехал!». Но я не пал. В первый раз слышу.

— Сочувствую, — ответил я, пожав печами. — В Израиле у меня есть знакомый по фамилии Гавнун, так что Гавран еще ничего.

— Он стрый. Мой дядя по… по Мизгирю, — прошептала сзади Клюся. — Его двоюродный брат. Никогда раньше его не видела, он в Оболенске живет.

— Вы способны вообще говорить серьезно? — разозлился этот Гавран.

— Только с серьезными людьми.

Подростки за моей спиной осмелели и начали тихо хихикать. Его это очевидно бесило. Он окинул их взглядом, нехорошо улыбнулся

и заявил:

— Я — новый директор интерната!

— А куда делся старый? — удивился я.

— Невзор Недолевич Войт найден сегодня мертвым.

Дети за моей спиной дружно выдохнули и почему-то скучковались вокруг меня, подпирая в спину.

— Какая трагедия, — сказал я равнодушно. — И какова же причина безвременной кончины директора?

— Самоубийство. И, поскольку я как раз оказался в городе…

— Какое удивительное совпадение! — сказал я скептически.

Дети еще плотнее прижались ко мне, как цыплята к наседке при виде коршуна.

— Возможно, у полиции еще будут вопросы к вам в этой связи, — бросил он мне, — но я здесь не за этим.

— Хотите немедленно вступить в должность?

— Вы уверены, что хотите обсуждать это здесь, в их присутствии? — он брезгливым жестом указал на подростков.

Я промолчал, пристально глядя на него. Если есть что сказать — пусть скажет. Тут что-то нечисто, зачем-то я ему очень нужен. Как новый директор он мог просто велеть мне выметаться и был бы в полном своем праве.

— Дело в том, — нехотя, аж кривясь лицом от нежелания это произносить, выдавил стрый, — что интернат не полностью подконтролен муниципалитету. Он управляется советом учредителей, в котором решающий голос был у Невзора. И, представьте себе, оказалось, что он перед своим уходом назначил вас врио директора с полным переходом всех прав решающего голоса.

— Меня?

Сказать, что я удивился, — это сильно преуменьшить.

— Вас, — опять скривился красавчик. — Разумеется, мы оспорим это решение в суде, но разбирательство может затянуться. А поскольку это очевидная ошибка, господин Войт явно был неправоспособен в момент принятия этого решения, о чем говорит его последующее… Его трагический поступок. В общем, вам нужно просто подписать отказ.

— То есть, — выцепил я главное, — никакой вы на самом деле не новый директор. Вы просто хуй с горы. Так?

— Зачем вы обостряете… — начал он.

— Так валите на хер из МОЕГО интерната!

Я уже думал, что он сейчас спустит на меня эту парочку костоломов — во всяком случае, эта мысль ему в голову явно приходила. Но он сдержался.

— Вы очень об этом пожалеете, — сказал он пафосно и величественно удалился.

Знал бы он, сколько раз в своей жизни я слышал это обещание! Иногда поспешные решения действительно выходили мне боком, но вот не жалел я о них ни разу. И сейчас вряд ли стану.

Первой на мне с радостным визгом повисла решительная Оксана, а потом меня едва не погребло под телами подростков.

Восторг ложной победы вскоре снизился до умеренного ликования, и я смог освободиться — не без помощи Клюси, которая распихала воспитанников в стороны. Девушка выглядела отнюдь не радостной — она-то понимала, что неприятности не закончились, а только начинаются.

— Мизгирь тебе этого не простит, — сказала она тихо.

— А мне нужно его прощение?

— Впереди праздник, — ответила она непонятно.