Мертвая жизнь

Талова Татьяна

Жаба тем временем болтал что-то, подползал то к одному зомби, то к другому, рассказывал о «новеньком», тщетно пытаясь пробудить хоть какой-то интерес. Очевидно, Жабу здесь никто не любил — зомби отмахивались от него, искоса глядели на Джека и отворачивались.

А паренек выкинул обглоданную черепушку в воду, посмотрел на крысиное тельце в своей руке, потом неуверенно повел плечами и быстро, резко поднялся и подбежал к кому-то у стены. Некто сидел в отдалении от остальных, худые руки покоились на коленях, голова склонена. Грязные пальцы убрали с лица

прядь волос — дрожащим, неловким движением, в котором наблюдался лишь отсвет привычного жеста. Женского жеста, кокетливого. Девушка безучастно взглянула на паренька, сующего ей под нос крысу. Молча оттолкнула руку и вновь склонила голову.

— Хе-х, Чарли, мне отдай! — крикнул вездесущий Жак. — Я даже «спасибо» скажу!

— Пошел ты, скотина! — огрызнулся парень и уселся рядом с неподвижной девушкой, обхватил ее за плечи. — Эни, ну, Эни... Нужно есть, если жить хочешь...

— «Жить»! — не унялся Жак, явно раздосадованный тем, что никто не радуется его приходу. — Хе-х, а Эни — наша кра-а-аля, неделями не ест, все сидит так да сидит... Да ты падай, Джек, чего как столб? — Жак подергал его за штанину, дождался, пока Джек послушно рухнет, и мстительно продолжил: — Видишь ли, поджигаться ей трусливо, а зомбяком быть неохо-о-ота, все сидит... И чего, спрашивается? Слышь, Эни, а давай мы тебя схарчим? Чего затряслась, сама ж недовольна, а так хоть нам польза, а?

Прежде чем Чарли поднялся со своего места, Джек сдавил плечо Жака и громко, зло бросил — как ударил:

— Заткнись, Жаба!

— Чего сразу... — уже тише забормотал он. — Чего? Эни хоть и не ест долго, зато потом как не выдержит, рванет наверх — и жрать! Загляденье! Помнишь, Эни?

— Заткнись! — Чарли подлетел к несносному калеке, но Джек уже от души врезал тому в ухо. Бессмысленный удар, но хоть злость сорвал.

Жаба упал, ударился головой о пол, но тут же поднялся и уселся. Погладив свои обрубки, он обиженно заметил, что не так обращаются с «помощниками, друзьями и вообще...».

— Да какой ты мне друг, уродец, — беззлобно ответил Джек.

Чарли ничего ему не сказал, только кивнул и вернулся к Эни. А та пристально глядела на Джека.

— Я тебя помню, — неожиданно сказала она, схватившись за голову. — В госпитале... Год назад, как раз перед тем, как я... — Эни замолчала.

— Да? А что еще помнишь? — спросил Джек, особо не надеясь на ответ.

Только сейчас до него дошло, что все вокруг, кроме них, молчат. Слушают всю перепалку с самого начала.

— Он врач, да? — встрепенулся Жак. — Ну, Эни, не обижайся на идиота... Скажи, он и вправду врач?

— Скажи, пожалуйста.

— По-моему, нет, — медленно покачала головой Эни. — Ты тоже лечился, у тебя... здесь, — она похлопала себя по плечу, — перевязано было.

Джек оттянул воротник свитера, посмотрел, даже ощупал плечо.

— Нет. Шрамов нет. Ты ошиблась.

А ей уже стало плевать на все — Эни вновь застыла, не обращая внимания ни на Джека, ни на Чарли, пытающегося вложить ей в руки безголовую крысу.

Джек лег на пол,

отвернулся к стене. Он помнил, что при жизни шрамы у него часто болели и чесались. И тот, который на плече, и остальные — на спине, ногах, груди... Но отчего-то сознаваться не хотелось. Было в этом что-то позорное и очень обидное — десятки раз находиться на самой грани и выживать, а потом взять и сдохнуть.

А еще — очень хотелось есть.

Просто до безумия.

«Вещества... какие-то там... какие-то... — тщетно пытался он вытащить из простреленной башки доказательства собственной учености. — Мутагены... или как оно?.. Это все они. Они, не я. Это они разлагают старую плоть и требуют новою... Это — не я».

— Шты-ы-ырит, — неизвестно как догадался Жак. — Первый раз — оно самое тяжелое, перетерпеть.

— Заткнись. Жак, ради всего, заткнись и молчи, просто молчи!

Джек подтянул колени к груди.

— Я убью того, кто со мной это сделал, — пробормотал Джек тихо. — Убью... И съем.

— Меня угостишь?

— Заткнись.

Мысли о еде — о мясе, сыром и скользком, — не выходили из головы, превращались в... в нечто, очень похожее на боль. Джек закрыл глаза и закусил губу. Привычка?..

«Эй, Джеки, ща как рванет — без губы и останешься!», «Ну вот, блин, Джеки, опять ты вампироид, а говорил же — тряханет, прокусишь!», «Нет, ну ты как девчонка, еще б язык высунул»... Чьи это слова? Кто это говорит, кто называет его «Джеки», кто ему настолько близок, что может вот так вот шутить?..

— Ха-а-а! А вы чего как не родные, э? — громкий голос прорезал тишину. — А я на поверхности кошку видел! С глазами во-о-от такими! И песенку сразу сочинил! Про кошку! Слушайте:

В детстве маму я не слушал,

Мало спал и плохо кушал

Но исправился теперь:

Жру я, словно дикий зверь!

Похоже, только Джеку ничего не хотелось слышать. Кто-то хихикнул, а кто-то тоненьким, срывающимся голоском, подпел:

— Эх, мёртвая жисть,

Не лежалось — так вертись!

— Во! — немедленно откликнулся весельчак. — А я вечно забываю, как там!

— А почему про кошку? — спросил кто-то другой. Джек по-прежнему лежал, отвернувшись к стене.

— А... а, вот, сейчас... Помнил же! Ну...

Притаившись, кот сидит

Мимо крысонька бежит

Прыг, удар когтистой лапой -

Вкусный кот, хоть и лохматый!

— ...А крысу я упустил! — радостно закончил он.

Джек поднялся и открыл глаза, привалившись к стене.

— Это Айзек, — тихо сказал Жак. — Постоянно он со своими песенками, поет, забывает, снова поет... Вечно все забывает, пустая, х-хех, башка... А только наши его все равно любят, патрульные, если заметят, всегда приводят. Наверное, потому что глянешь на такого урода — и поймешь, что у тебя-то все в порядке. Верно, а, Джек?..

Он вдруг растерял показную веселость... может, потому что появившийся Айзек радовался вовсю. И — странно, — зомби тоже как-то посветлели лицами, Джек заметил несколько улыбок.