Мёртвая зыбь
Шрифт:
— Но как их есть, бактерии эти? Они же нефтью отдают? — поморщилась Роза Яковлевна. — Противно?
— Ни в коем случае! — ответил Несмеянов. — Биомасса не имеет ни запаха, ни вкуса. Но из нее, путем химических добавок, можно делать все, что угодно, придавать любую форму. Например, получить ее в виде тонких нитей и ткать на ткацком станке подобие волокнистого мяса со вкусом баранины, свинины, курятины, насытив витаминами. Или зернистую икру, или жареную картошку с калорийностью мяса, красную рыбу, да хоть телячью отбивную или шашлык.
— Как убедить во всем этом современных
— Приглашаю вас к себе в институт. Угощу двумя сортами заказанных вами блюд, и попрошу определить, какие традиционные, а какие искусственные?
— В институт к вам приду охотно, но боюсь оказаться плохим дегустатором.
— Мы приглашали профессионалов-дегустаторов и предъявляли им десять сортов черной и десять красной икры.
— И как?
— Из десяти черных, наша попала на второе место, красная в десятке оказалась третьей.
— Это же победа! — воскликнул Званцев.
— От победы до признания семь миль с посошком. Вспомните как трудно принимал народ картофель, вывезенный Колумбом из Америки. Чертовым яблоком называли. Картофельные бунты поднимали. Так и теперь. Привить вкус к “ненастоящей” пище будет, ой как, трудно.
— А если я вашей победительницей полакомлюсь, то раком не заболею? Ведь нефть канцерогенна, — спросила Роза Яковлевна.
— Глас осторожного народа! — оживился Несмеянов. — Наших лабораторных изделий можно не опасаться. Мы отрабатываем методику придания вкуса, запаха и вида пищи не на биомассе бактерий, а на сливном молоке, идущем на молокозаводах в отходы. А на фермах им отпаивают телят. Так что наша продукция — это вид “творожных изделий”. Следующий шаг — использование микрофлоры, создание дешевого биокорма для скота, когда доказана будет безопасность такой пищи. Канцерогенные вещества кишат всюду и даже внутри нас. Но это не значит, что все болеют. Допускаю, нефть канцерогенна. Но не ею предлагаем мы питаться, а микроорганизмами, вырастающими на нефти, раком не заболевая и не становясь его носителями. Но мы не против любой проверки. Наша пища должна привиться, как привилась картошка, без которой немыслима современная жизнь.
Договорились о времени встречи Президента Академии Наук с писателями.
— Вы не возражаете, Александр Николаевич, если заеду за вами на своей машине?
— И вы за шофера?
— Конечно. Я всю войну прошел от солдата до полковника, и всегда в машине за рулем, и на Керченском полуострове, и в австрийских Альпах.
— Зачем же мне затруднять вас. Транспортом меня Академия обеспечивает.
— Вы окажете мне огромное одолжение.
— Александр Петрович у нас первый фантаст, — вставила Роза Яковлевна.
— Поистине, век живи — век учись. Нет ли у вас с собой вашей книжки, чтобы до нашей встречи восполнить пробел в познании. А то получается некое математическое неравенство. Я перед вами — весь нараспашку, а вы для меня — темный лес.
— С вашего позволения, я подарю вам свой роман “Фаэты”. Я посвятил его Нильсу Бору.
— Вот как? Вы знакомы?
— Встреча с ним вдохновила меня на этот роман. Такую же надежду
— Тогда заходите за мной сюда. А в институт я вас особо приглашу.
— Я хотел вас о том попросить. А в этом кабинете я уже встречался во время войны с вице-президентом Академии Абрамом Федоровичем Иоффе.
— Я вижу, у вас обширное научное знакомство.
— Александр Петрович был тогда главным инженером научно-исследовательского института, — пояснила Головина.
— Иоффе много помогал нам во время войны, — добавил Званцев.
— А я сам рассчитываю на вашу помощь, — заключил академик.
Глава вторая. Купол надежды
За воплощение идей
Героя дважды получил.
Отдал себя он для людей
И заменять себя учил.
Он в жизни никого не ел
И отвергал из трупов пищу.
В исканьях дерзких был он смел,
И труд его не станет лишним. Весна Закатова.
Званцев, приглашенный академиком Несмеяновым, пришел пешком к нему на дом. От Ломоносовского до Нового Университета близко. Машины не надо.
Открыла молодая интересная женщина:
— Ах, это вы писатель-фантаст? Я читаю после Александра Николаевича вашу книгу. Увлекательно. Он только что звонил, предупреждал о вашем приходе. Просил подождать. Заканчивается заседание Президиума Академии. Я Марина Анатольевна. Раздевайтесь. Проходите. Какая у вас милая шуба. Где приобретали? Садитесь. Скажите, какое у вас хобби? Вы так легко о многом пишете.
— Я многим занимался и многим увлекался.
— И живописью? — заинтересовалась она.
— Одного человека спросили, играет ли он на скрипке. Он ответил, что не знает — не пробовал. Так и я в живописи себя не пробовал. К тому же я — дальтоник.
— Как жаль! Александр Николаевич прекрасный живописец. И мне хотелось, чтобы вы поняли его.
— Я уже представил, какой он прекрасный ученый, и хочу всесторонне понять его, задумав написать об его идеях книгу, посвятить ему роман.
— Я рада за него. Вот так мы пока живем в его ректорской квартире при Университете. Ее освободить надо, но дом Академии Наук, с квартирой для нас на Ленинском проспекте, еще недостроен.
— Всякий переезд вроде пожара.
— Или порогов. Вам не привелось по ним плавать?
— В сильнейший шторм дважды попадал и в Атлантическом, и в Ледовитом океане, а вот пороги не встречались.
— Счастливый вы человек, Александр Петрович, — вздохнула Марина Анатольевна и сменила тему разговора. — Скажите, как прошла встреча Александра Николаевича с писателями?
— Очень хорошо. Вот меня больше всех зацепило. Зори грядущего в его замыслах увидел и хочу перенестись в мир, где никто никого не ест.