Мёртвая зыбь

Казанцев Александр Петрович

— И как зал?

— Видимо, задел я делегатов съезда за самое живое и, возвращаясь по проходу между рядами кресел, едва успевал пожимать тянущиеся ко мне руки. Внезапно дорогу мне преградил коренастый человек в усах на мужественном, кавказского типа лице, шепнув:

— В Георгиевском зале. Исключения подтверждают правила…

— Это профессор Илизаров, один из четырех заслуженных изобретателей СССР, — догнав меня, с придыханием сообщил шустрый журналист.

Я слышал об этом примечательном человеке и был рад предстоящей встрече.

Торжественный беломраморный

зал. Сверкающие стены его покрыты золотом имен всех Георгиевских кавалеров былого времени Российской империи. Я не удивился бы, прочтя имя Илизарова среди славного перечня, хотя, он, идя на операцию, меча не обнажал, лишь скальпель держал в защищенной перчаткой руке.

Мы сразу нашли в толпе друг друга. Я его — по усам, он меня — по бороде.

Оказалось, что мы заочно знакомы и по фантастике, и по шахматам, но побеседовать нам не удалось. Тот же шустрый репортер притащил фотографа, который снял “двух фантастов”. И вот она, увеличенная до портретных размеров фотография, висит здесь на стене.

— Надеюсь, вы встретились?

— Беседа состоялась у него в номере в гостинице “Россия”. Я сказал ему:

— О вашем удивительном аппарате слух идет. Скажите, как вам это удалось?

— Изобрести или реализовать? — спросил он меня.

— Второе еще поразительнее. Ведь Эдисон говорил, что изобрести — это лишь 2 %, а 98 % — довести до дела, реализовать, распространить, получить выгоду. Или вы — волшебник?

— “Волшебник из деревни”, — усмехнулся в усы Гаврила Абрамович. — Вернее, из села. Был я сельским врачом, когда взбрело это мне это в голову во время обдумывания очередного хода в шахматной партии по переписке. В селе-то партнеров нет — учитель да милиционер. Я очень люблю лошадей, а лучший конь в колхозе сломал себе ногу. Я места себе найти не мог, узнав, что его на живодерню отправляют. Чуть не проиграл, записав ошибочный ход. Ладно, не успел на почту снести. Деревенским партнерам я по ладье вперед давал, а они меня и выручили, вернее коня о трех ногах, — говорил он обо всем этом, как о чем-то забавном.

— Выручили в шахматах? — удивлено переспросил я.

— Да нет! — по-хорошему рассмеялся профессор Илизаров. — Когда я вскрыл конверт с не отправленным письмом, то рядом с записью шахматного хода увидел свой эскиз приспособления из двух обручей, соединенных винтами. Ведь придумывание хода и изобретательство процессы схожие. Вот я, должно быть, раздумывая над ходом, непроизвольно рисовал приспособление для скрепления сломанной кости.

— Без всякого гипса? — удивился я.

— Вот именно! И я сразу побежал к председателю колхоза коня спасать. У него учитель с милиционером по делам сидели. При них я и выпалил свою идею.

— Они ж не медики!

— Да. Боюсь, не слишком меня поняли, но коня всем жалко, да и шахматы объединяют. Вот не медики меня и поддержали. Председатель на большинство голосов любил ссылаться, ну и согласился. Тут я с помощью местного кузнеца Михая потрудился, пока мой пациент на трех ногах прыгал. Потом с ассистентами фельдшером и колхозным конюхом операцию провели. Лошадь усыпили, костный перелом

соединили и по обе его стороны на вбитых в здоровую кость гвоздях закрепили два обручи, крепко стянув их винтами. Так и оставили конягу досыпать. А он очнулся и к удивлению нашему на все четыре ноги встал. Лучше здоровой кости обручи с винтами, как в железном сапоге, ногу ему держали. И срослась у него нога скорее, чем загипсованная. Под нагрузкой кровообращение лучше оказалось. Вскоре сняли мы с него кузнечной работы аппарат.

— И что потом?

— Доложил я по медицинской инстанции, но никто мне не поверил, потому что хирургия самая консервативная отрасль медицины. Ведь ножом в тело больного вторгаются. А по Гиппократу “Не повреди!”.

— Но как же признали вас, профессором сделали?

Илизаров усмехнулся:

— Лишился я шахматного партнера. Выдвинули учителя в область очень высоко. И вытащил он меня в областной центр. Вот туда я вас приглашаю приехать, и все там покажу.

— А в Москве нельзя? — робко спросил я.

Профессор снова рассмеялся:

— Только в одной клинике областного подчинения МОНИКИ пошли мои аппараты, уже сверкающие никелем, а в соседних городских больницах — гипс…

— Не только интересно, старче, но и поучительно. Давай дальше, — требовал Костя.

— Я сошел с поезда в Кургане, — продолжал Званцев, — в одном из первых сибирских городов за Уралом.

Профессор Илизаров прислал на вокзал машину. Сам встретил меня на ступеньках подъезда нового многоэтажного здания своего института.

Мы шли операционно чистыми коридорами, поднимаясь с этажа на этаж. Двери в палаты перемежались просторными холлами с мягкой мебелью и телевизорами. В одном из них со столами для игры в пинг-понг он задержался, подошел к ближнему игроку и спросил:

“Ну, как? Проигрываешь?”

“Нет, Гаврила Абрамович, пока удалось выиграть”.

“Небось с ракеткой в левой руке несподручно?”

“Ну, что вы, профессор! Я, как вы наказали, в переломанной ее держу.”

“А ну покажи гостю.”

Игрок положил ракетку и засучил правый рукав пижамы.

Я увидел между локтем и кистью два сверкающих обруча, соединенных золотистыми анодированными винтами.

“Вот вчера привели его с поломанной рукой, мы и укрепили ее браслетами”.

“И уже сегодня в настольный теннис играет?” — удивился я.

“Это не игра, а лечебная процедура”, — строго ответил профессор.

“Ну конечно!” — согласился я, вспомнив колхозного коня.

“Вчера уехал от меня иностранец”.

“Посетитель? Врач?”

“Нет. Знаменитый путешественник, спутник Тура Хейердала на плоту “Кон-тики”. Перед запланированным альпийским походом ногу сломал и примчался сюда, чтобы успеть к восхождению. Даже не успели аппарат снять. Взялся сам это сделать во время подъема”.

Я только головой покачал.

При выходе из холла нам встретился плечистый загорелый мужчина с кубком в руке:

“Это вам, профессор, от самого народного академика Терентия Мальцева”.

“Так я ж Терентия Семеновича не лечил!” — запротестовал Илизаров.