Мертвая зыбь
Шрифт:
Планета решает, кому жить, а кому умереть. А если перед выбором поставить человека (обычного человека, не того, кто умеет взвешивать ценность человеческих жизней), он побоится принять мудрое решение. Побоится совести своей, побоится слез жены. Того мгновения, когда остановится у ног Планеты с умирающим ребенком на руках. И перечеркнет будущее нового человечества.
Приберечь, спрятать, оставить себе? Отдать прибор Ауне - она не будет долго думать. Или Олаф плохо ее знает? Поставить перед выбором и ее тоже? Чтобы потом она не могла простить себе принятого решения, какое бы из двух решений ни выбрала? Лишь бы не
Отдать прибор ОБЖ? Обречь на смерть собственное будущее дитя - по сути, убить своими руками? И убедить себя после этого, что так решил ОБЖ, а не он, Олаф.
Он выбрался из-под спальников, поднялся - снизу, от океана, дохнуло сыростью. Светила луна, черная вода блестела масляно, недобро, но красиво. Человек имеет право идти против Планеты, имеет право побеждать ее - и побеждает. Цунами бьют в северную дамбу Большого Рассветного, рушат иногда - но человек отстраивает ее заново. Планета накрывает Восточную Гиперборею полярной ночью - человек освещает дома и улицы электрическим светом. Планета посылает шторма и шквалы - человек все равно идет через океан на жалких своих суденышках, тащит грузы на баржах. Человек и теперь может пойти против Планеты - дать жизнь тем детям, которым Планета отказала в праве дышать самим. Но будет ли человеку от этого лучше? Может быть, с Планетой нужно не только воевать, но иногда и соглашаться? Не перекладывать на нее свою ответственность, а делить?
Олаф нагнулся и взял в руки кислородный концентратор, завернутый в тряпку. Устройство респиратора уникально… Ну и пусть. Клонирование тоже было великим научным открытием, и что с того? Побеждая Планету, людям стоит думать, как бы заодно не победить и самих себя…
Если он останется в живых, то когда-нибудь пожалеет об этом. Когда-нибудь ужаснется самому себе. В горле пересохло, показалось на миг, что он держит в руках не мертвый прибор, а живого ребенка. И, как некогда спартанцы, собирается сбросить его со скалы. Сам, не перекладывая решение ни на Планету, ни на ОБЖ.
Олаф поднял прибор над головой обеими руками и, хорошенько замахнувшись, кинул. Подождал, услышал далеко внизу тихий всплеск - звук показался страшным, будто полоснул тупым ножом по нервам, порвал, а не порезал… Когда-нибудь он пожалеет, ужаснется самому себе.
Он не сразу почувствовал дрожь - не от холода, от нездорового перевозбуждения, - только когда попробовал открыть ножом банку консервов: нож плясал в руке, никак не попадал в край крышки. Хорошо, что он не стал хирургом. И потом кусок снова застревал в горле, трудно было глотать, а есть совершенно не хотелось.
Олаф долго лежал без сна, передумывая и перемучивая сделанное. Жалел об оставленной во времянке книге, которую так и не дочитал. Обмирал, вспоминая, как умер Антон, - и хотел выбросить эти мысли из головы, но натыкался на них снова и снова; убеждал себя в надежности убежища - и не верил сам себе.
Он не заметил, как уснул, а проснулся от резкого, тонкого (на грани ультразвука) крика орки. Выглянул из-за возведенной с таким трудом каменной насыпи: занимался рассвет, солнце не пробилось сквозь дымку облаков, но осветило небо на юго-востоке. Несмотря на облачность, океан оставался спокойным. И хотя Олаф не увидел ничего подозрительного на гладкой поверхности воды, сомнений не было: орка разбудила его потому, что к острову приближалась субмарина. Возможно,
Он подождал еще немного, вглядываясь в горизонт, но ничего не увидел, даже орочьего плавника. Полежал, укрывшись спальниками, но долго не выдержал - неизвестность и неподвижность показались совершенно невыносимыми; нагретые камни до сих пор хранили тепло, под спальниками было душно и жарко.
Олаф, конечно, понимал: глупо и опасно вылезать из укрытия - вдруг субмарина идет с востока на перископной глубине? Из-за облачности вода не просвечивала насквозь, как в солнечный день… Но он все же выбрался из убежища и поднялся наверх, выглянул осторожно - северного берега не увидел. Поднялся еще немного, потом еще, потом сделал несколько шагов вверх в направлении южных скал, потом добежал, пригнувшись, до невысокого каменного гребня, за которым можно было укрыться. Поглядел осторожно…
Субмарина подошла к пологому берегу с северо-западной стороны. Целиком Олаф ее не увидел - только верхнюю часть рубки, - потому взобрался повыше и выглянул, чуть приподняв голову над прикрывшими его камнями.
Она была огромна. Олаф не понял бы, насколько подводная лодка велика, если бы не заметил людей на палубе. С левого борта спускали шлюпку, еще две шлюпки направлялись к берегу. И незачем было рисковать, дожидаясь, пока карлики поднимутся по северному склону на возвышение, к лагерю, но Олаф хотел знать, сколько человек высадится на остров.
Расстояние оказалось слишком большим, над водой поднималась легкая дымка - считать получалось с трудом. Олаф попытался посмотреть вдаль через линзу, висевшую на шее, но это не помогло. Шлюпка вмещала двенадцать человек (?), в трех Олаф насчитал тридцать два карлика (вроде бы), а четвертой так и не последовало.
Он успел вернуться к себе в убежище до того, как его заметили, нырнул под спальники - продрог. Оставалось дождаться, когда карлики прочешут остров, демонтируют радары и уберутся восвояси. Сидеть в своей «норе», помалкивать и дрожать от страха…
Нет ничего хуже, чем ждать и догонять. Ждать, пожалуй, тяжелее. Надо было взять с собой книгу…
Время тянулось поразительно медленно - Олаф иногда посматривал на солнце, пятном просвечивавшее сквозь тонкие облака, и, не надеясь на глазомер, проверял время по компасу. Он не слышал ни голосов, ни выстрелов - ничего, будто карликов и не было на острове. И думал с тоской, что не узнает об уходе субмарины, так и будет сидеть здесь и замерзать потихоньку, боясь разжечь огонь…
О замерзании речь пока не шла, под спальниками тепла хватало с избытком.
Олаф подремал немного, надеясь, что во сне время пройдет быстрее, но, взглянув на компас, был слегка разочарован - он спал не больше получаса.
В конце концов он нашел себе занятие: перечитать и подправить протоколы вскрытий. Пока субмарина стояла с северо-западной стороны, не стоило опасаться, что его кто-то увидит с воды, - можно было делать это сидя. Олаф, завернувшись в спальники, устроился поудобней, подставил под спину ящик из-под медикаментов и с энтузиазмом погрузился в работу - время двинулось вперед быстрее.