Мертвая

Демина Карина

– Ты уверена, что получится?
– он и палец сунул в дыру рубашки, убеждаясь, что рана затянулась. И вытащив, вытер о окровавленные штаны. А я покачала головой.

Ни в чем я не уверена.…разве что в том, чем займусь.Храм надо будет построить, другой,такой, в который смогут заглядывать люди. И тогда, глядишь, Ей не будет столь тоскливо. А в этом доме люди перестанут сходить с ума.Они ведь не сами такие.Близость смерти сказывается. Во всяком случае, мне бы хотелось думать, что во всем виновата именно эта самая близость смерти…она сделала моего деда чересчур честолюбивым, а отца лишила возможности чувствовать. Она свела с ума дядюшку Мортимера, а что касается

бабки…Я погладила Диттера по волосам.…так и не отвела его к цирюльнику. И портного не посетили…

– Мне кажется, - я покосилась на Монка, который сидел в уголке, обняв себя, и, кажется, плакал. Нет, не кажется. Он действительно плакал. Крупные прозрачные слезы стекали по его щекам, а он размазывал их кулачками,и плечи вздрагивали.
– Мне кажется, она ненавидела весь род… она специально… одного за другим… и сейчас… я готова поклясться, она знала, что я вернусь и… и что Летицию это не остановит. Она подбросила ей мысль, что меня можно подчинить. Не живую, мертвую… и это было заманчиво. Она знала, что мы сойдемся здесь, и кто кого убьет – не так и важно… Летиция бы никогда не стала богиней. А значит, ее остановили бы… а там… там стерли бы саму память о Вирхдаммтервег. Но я не понимаю, почему?! Что мы ей сделали, чтобы превратить всю свою жизнь в… это!

Я, кажется, кричала,только каменный склеп тем и хорош: кричи или нет, не услышат.

– Быть может, потому что любила?
– тихо сказал Вильгельм.

Он тоже сел у постамента Кхари,и повернулся к богине спиной, и оперся на этот постамент.

– Что?

– Мне кажется, она действительно любила твоего деда… а он думал лишь о благе рода. И раз за разом приносил ее в жертву во имя этого самого блага.

…и тогда она не выдержала.Сердце Диттера молчало, а я… я пыталась представить, что сделала бы на месте бабушки. Ведьма? Определенно. Гордая. Болезненно самолюбивая. Не способная признать неудачу или,тем более, отступиться? И что ей оставалось? Принять все как есть…или отомстить.Тоже безумие.Я вздохнула. Близость смерти? Смерть… это просто состояние. У некотоpых – души. И сдается мне, что мои предки умерли задолго до моего появления на свет. Отец, дед… и бабушка тоже.

А я? Я живая?

Или…

Богиня молчала. Люди тоже.

…мы выбрались из храма уже ночью. То есть, мы выбрались, а потом я поняла, что на дворе глухая ночь, а Гюнтер варит кофе.

– Мне показалось, вам оно пригодится, - сказал он.

И был прав.Мы сидели в саду, под дождем, который пробивался сквозь сплетенные ветви деревьев, и пили растреклятый кофе. Вильгельм скреб щеку, раздирая свежие раны, Монк по-прежнему всхлипывал, а я… я слушала город.Скоро все изменится.

…изменилось.Они появились спустя два дня: дознаватели старшие, дознаватели младшие, эксперты и… их было много. Они заполнили весь дом, как тогда,и мрачный голос Вильгельма потерялся среди других голосов.Но мне было все равно.Я ждала.…в семейный склеп тоже заглянули, не соизволив даже извиниться за этакую наглость. А я стерпела. Я многое готова была стерпеть, лишь бы убрались поскорее…Я ведь ждала.…меня допрашивали. Несколько раз. И всякий мне казалось, что дознаватель – совершенно незнакомый тип, от которого разило светом и желанием силу полученную использовать – не удержится. Я ведь…Тьма.

И часть проклятого рода. Кровь от крови, плоть от плоти. И что с того, что кровь моя давно иная, а плоть и вовсе мертва. Тем лучше… заодно со мной исчезнут несколько не самого приличного свойства тайн. Пугало

ли меня это? Нет.Я знала – сдержатся. За мной вины нет, а раз так… не рискнут нарушить договор, раз уж сами боги его блюдут,то и людям стоит. Однако появление дядюшки, чье присутствие на гостях сказалось самым благотворнейшим образом, меня порадовало.

Следом за дядюшкой возник Аарон Маркович.И от меня отстали.Я ведь действительно ждала. И растягивая ожидание, купила радио.Почему бы и нет?Шкаф доставили в пятницу, как раз, когда инквизиция убралась-таки из моего дома, переместившись в город, в котором им имелось изрядно работы. Правда, Вильгельм, которого отстранили, остался, как и тело Диттера… негоже тревожить покой и расстраивать вдову…почтенную вдову.…почтенную богатую вдову…Радио устанавливали в холле. И я вышла смотреть. И Вильгельм вышел, как обычно, в халате, правда, наброшенном поверх мятого костюма. Он привычно хлюпал носом и выглядел заморенней обычного.

– Мне предложили уйти в отпуск… на неопределенное время, – сказал он, глядя, как рабочие тянут провода. Дом тоже смотрел, пока не решив, как именно следует относиться к новинке.

– А ты?

– А я ушел.

– И что теперь?

– Не знаю, - он шмыгнул носом и достал из кармана мятый платок.
– Поживу пока тут… глядишь, Диттер воскреснет… и вы на радостях меня усыновите.

– Не знаю, как с усыновлением, но уматерить тебя я прямо сейчас готова…

Я не задала вопрос, которого он ждал. А что, если…ничего.Мы просто очень сильно ждали. И смотрели. И слушали хрип радиоволн, на который в холл выглянул и Монк. Он, лишенный света, выглядел донельзя жалко. Он подслеповато щурился и часто моргал, вздыхал и трогал себя за лицо, будто не способный поверить, что теперь может ощущать и лицо, и прикосновения.

– И его уматерю, – решила я.

В конце концов, в доме хватит места… только место в нем и осталось. Но…огромный короб радио Гюнтер самолично полирует. Он аккуратен, осторожен и прилично равнодушен, будто ничего-то особенного в доме не произошло.Как знaть…Главное, что утром следующего дня я вздрагиваю от громкой бравой музыки гимна. Откуда… впрочем, гадать нет смысла.Позевывает, прислонившись к стене, так и недоуматеренный Вильгельм. Привычно прячется в тени Монк, а Гюнтер стоит, сцепив руки на груди. На глазах его блестят слезы, а взгляд затуманен.

– Разве это не прекрасно?
– обращается он к радио. Музыка летит из ящика, а когда гимн затихает,то бодрый голос диктора желает всем гражданам Империи доброго утра.

…в полдень передадут запись обращения Его Великоимператорского Величества ко всем подданным,ибо в час величайшей скорби, связанной с кончиной Магистра храма, им следует объединиться и поддержать друг друга в этаком горе.

И речь хороша.Даже я почти прониклась, что уж говорить про юнтера, который императора слушал стоя, вытянувшись и голову задрав. И черный костюм сидел на нем, что форма…

– Значит, все же началось, - это говорит Вильгельм, почесывая кончик носа. Он тоже слушает Императора, как, наверное, слушают все, от пауков на чердаке до крыс в погребе,ибо громкость, поставленная Гюнтером, такова, что не слушать невозможно. А убавить не даст, верноподданный он наш.
– Ничего… полезно, наверное, будет…

…церковь ждут перемены,и для постороннего глаза, подозреваю, будут они малозаметны. И я не могу сказать, пойдут ли на пользу церкви. Мне предстоит заняться собственным храмом.Я ведь обещала.Пока я лишь убралась в старом, стирая все следы произошедшего, но этого мало… ничтожно мало…