Мертвая
Шрифт:
…финансовые проблемы перестали бы казаться такими уж проблемами.
– А потом он умер… оставил ей долги и умер… и ей снова пришлось изворачиваться…
Печальненько.В то, что бабуля умела изворачиваться, я не сомневалась.
– Она не знала, что делать, но оказалось, что у тебя талант… единственный, пожалуй, который есть… сначала… сначала она просто жалела тебя…
…ага, сиротку несчастную.Сироток, как выяснилось, моя бабуля особенно любила.Но дело, полагаю, в ином. Я была жива и я являлась наследницей, законной, известной, чья кандидатура не вызывала сомнений. Следовательно, достаточно было тихо оформить бумаги
…как и когда я стала зарабатывать? Не помню… нет, мы вели тихий уединенный образ жизни, но деньги… деньги наверняка уходили. Содержание дома обходится в немалую сумму, мне ли не знать. Зарплата слугам. Текущие расходы,ибо ни бабушка, ни я не привыкли себе отказывать в мелочах, вроде свежих фруктов зимой…ее комитеты, которые она не могла оставить. Благотворительность. Помощь городу… какие-то там клубы, совершенно бессмысленные, как по мне, но требовавшие присутствия, ибо, не приведите боги, пойдут слухи, что в благородном семействе Вирхдаммтервег не все так ладно.
Я помню бумаги.Она пыталась разобраться в них, следуя советам Аарона Марковича, но тот сам был далек от дел денежных,и мог лишь уберечь от ошибок явных.Я добралась до тех бумаг.И увлеклась.Я… словно прозрела? Пожалуй. Талант? Скорее всего. Я не против назвать это талантом. Главное, что к шестнадцати я крепко держала финансовые нити в своих руках. И этим купила себе еще несколько лет жизни.
И за это меня ненавидят.Тьма попритихла, но не стоит обманываться, ослабни воля моей сестрицы хоть на миг, и этот поток пропащих душ сорвется с привязи.Тогда всем будет плохо.Щит дрожит, он готов, вот только… сколь бы сложен ни был, но выдержит ли он?
– Я хотела убрать тебя, но я обещала… ты так искренне занялась восстановлением семейного состояния, что право слово, мешать тебе не следовало, – она вздохнула.
– Жаль… бабушка ушла.
– Сама?
А то ведь с нее станется, чувствую.
– Ее силы иссякли. Она… не решилась пройти до конца. Но она передала мне все свои знания, - и тьма, зажатая в кулачке, визжит.
– Она привела меня сюда… мне было пятнадцать. Она нашла мужчину, который лишил меня невинности… а я вырезала ему сердце. И это стало хорошим подарком.
Да? Как-то иные у меня представления о хороших подарках. Впрочем, кто я такая?
– Милость богини коснулась меня… а ты… ты всего-навсего служила роду… моему возвышению…
…а ведь она именно тогда и начала сходить с ума, моя несчастная сестра.Убить другого непросто.Ведьмы многое могут говорить о правах и ошибках, о том, что некоторые люди существованием своим оскорбляют мир. Ведьмы могут плести проклятья и ловить простаков в магические сети, но убивать… не сомневаюсь, что своей рукой…
Я моргнула.И увидела.Камень.И тело волосатого мужика, на нем рaстянувшееся. Оно уродливо, словно слеплено наспех из глины и овечьей грязной шерсти. Лица я не вижу, но и этого достаточно… мужчина еще жив. Он дышит. И грудная клетка, на которой кожа натянулась, словно на барабане, мерно вздымается и опускается.
– Не стоит, - моей бабуле алый цвет к лицу. – Он – ничтожество… он должен умереть, поскольку
Она сглатывает, высокая некрасивая девочка,измазанная красной краской. Она сжимает клинок и подходит к телу. Осматривает ее,и во взгляде мне мерещится страх смешанный с раздражением. Она устала. Ей больно и неудобно.Все оказалось не таким и…
– Не медли. И обретешь силу. Или ты столь же слаба, как твоя сестра?
– Нет, - она решается.
И знакомый клинок вспарывает плоть…спасибо.Значит, она еще тогда готовила ее… последняя игра? Или нечто большее? Попытка… чего?
– Она тебя такой сделала, - сложно сочувствовать безумцу,тем более он оскорбится, если уловит хотя бы тень истинных моих эмоций.
– Она изуродовала нас обеих…
– Нет…
– Она выбрала тебя, но все… все можно было сделать иначе. Она стала главой рода. Приказ,и договор сгорает. Небольшое внушение,и вот уже я довольствуюсь ролью заботливой старшей сестры… зачем она затеяла все это?
Я обвела зал рукой.
– Может, потому, что хотела стравить нас обеих? И уничтожить несчастный этот род?
Тишина.Молчание. Я вижу, как бьется кровяная жилка на шее ее.
– Сначала она изуродовала своих детей… моего отца, к слову, тоже, потому что обряд изменил его…что в конечном итоге убило мать.
– Потом своего мужа… и вот нас… за что?
Она не знает.Для нее эта мысль слишком чудовищна по сути своей. И сестрица стоит, открывая и закрывая рот. Она похожа на уродливую маску, одну из тех, которые украшали темный зал. Кажется, их привезли из колоний и…а ведь и вправду похоже.Бабушка избавлялась от всех,и смерть не остановила. Почему? Почему, мать его?!
– Мне надоело это слушать, – лицо-маска треснула. – Ты… ты будешь служить мне… ты создана, чтобы и дальше служить… преклони колени перед истинной жрицей… а остальные… во славу твою, о великая Кхари…
И за мгновение до того, как тьма сорвалась с привязи, я успела подумать, что могу попросить богиню.О чем? О силе? Сила летела. Души, смятые, изуродованные, клубились, готовые явить свой гнев. Они не помнили себя, зато прекрасно помнили боль, причиненную некогда.Они жаждали мести…И щит остановил их.На мгновенье.На два мгновенья, позволяя мне думать. Но он лопнул,и крылья серебряной птицы вспыхнули светом, которым делился Диттер. Его самого я не видела,только эти крылья, когти, вошедшие в глазницы, и раззявленный в немом крике рот.
Вильгельм стоял.Он был свечой, которая горела, обжигая души, но надолго ли хватит света? Думать.Просить… право… сила…могущества?Моя сестра, повелевавшая этой силой, хохотала. Она подняла руки, измазанные кровью,и после… свет вспыхнул и погас. А визжащие души сомкнулись над живыми, которым вздумалось заглянуть в проклятую эту обитель.
…не думать.
Они выстоят. Если получится…
– Поклонись!
Сила давила, грозя и вовсе раздавить меня. Подламывались колени, но…Думай!…мести?За мать… это ведь так просто… за себя…чужая воля давила камнем. Я выдержу. Я… это нечестно, я не хочу стать мертвой слугой великой безумицы… ни за что.Справедливости…И преодолевая вязкие тенета чужой воли, я повернулась спиной к вихрю, остановить который была не в силах. Он поглотил Вильгельма и протяжный крик его. Он с головой накрыл Диттера, и сытое урчание вызывало во мне тошноту. Но я повернулась спиной и заглянула в золотые глаза Кхари.