Мертвоград
Шрифт:
– Вообще!
– Ни шогготов, ни сырцов, ни гастов с гуллами?
– Нет даже Гильдии!
– Ну, это ты хватил…
– Ничуть!
– А как насчет нас?
– Нас тоже нет!
– Здорово!.. Нет, на самом деле! Вот это действительно здорово!
– Еще бы!
– Мне нравится!
– Конечно!
– Определенно нравится!
– У нас лучшая в мире работа.
– Почему?
– Мы обращаем нечто в ничто! А ничто – в нечто!
– Да!
– И это – здорово!
– Отлично!
– Ну, ладно. – Брим провел
– Провались оно все пропадом, – поддакнул Шика.
– Что за ночь сегодня… – Брим глотнул пива из бутылки и недовольно поморщился. К горлу подкатил плотный, кисловатый комок тошноты. – Даже пиво горячее… Не помню, чтобы еще когда был такой жаркий май… Ночь, а духота, как в парилке. – Брим недовольно посмотрел на бутылку в руке. – Даже пить не хочется.
– Ну, и не пей.
– А я и не пью. – Брим кинул бутылку в гулко ухнувший мусорный ящик.
– Дурак совсем? – расстроенно посмотрел на Брима бездомный, завернутый в рваную солдатскую шинель с поднятым воротником, сидевший, сложив ноги крестом, по другую сторону аллеи, на травке, под кустом. – Не хочешь пить – не пей. А добро-то чего переводить?
Брим будто и не услышал его. Кинул руки на спинку скамейки, голову запрокинул и в небо уставился. Темное, беззвездное, пустое.
Где-то вдалеке играет музыка. Так далеко… Не то что слов не слышно, а и мелодию не уловить. То ли плясовое что-то, то ли тоскливый, надрывный блатняк.
С истошным завыванием сирены и мертвенным мерцанием желто-зеленых огней из переулка вылетела машина «неотложки», развернулась на крошечном перекрестке и провалилась в ночь.
Снова стали слышны отголоски музыки. День рождения у кого? Или народ просто так, сам по себе дуреет?
– Еще бы не сдуреть в такой-то духоте…
Шика посмотрел на бездомного:
– Из-за духоты у людей бессонница…
Тот сидел на корточках, втянув кудлатую голову в плечи. Нахохлившись, будто сыч. И словно ждал чего.
– А бессонница – это прямой путь к психозу.
Нет, не сыч, а стервятник. Сидит, смотрит на них и ждет, когда они от жары издохнут. Тогда-то он их и сожрет. Теплых еще выпотрошит.
– Пошел вон! – цыкнул на бродягу Шика.
Не зло, а лениво.
А потому – совершенно неубедительно.
Нищий даже взгляда его не удостоил. Лишь презрительно сплюнул в траву.
– Не слышал, что ли?.. Вали отсюда!
– Ты чего это раздухарился? – Брим скосил на приятеля утомленный взгляд.
– Не нравится он мне, – мрачно буркнул Шика.
Прищурив левый глаз, Брим оценивающе посмотрел на бездомного.
– Мне он тоже не по душе… Какой-то он уж больно…
Не найдя нужного слова, Брим сделал эдакий неопределенный жест рукой.
– Подозрительный! – подсказал Шика.
– Нет, – качнул головой Брим.
– Грязный!
– Само собой… Но я не о том.
– Вызывающий!
– Да! Он провоцирует нас! Тебе так не кажется?
– Верно, – кивнул Шика.
– И
– Не знаю, – пожал плечами Шика.
– Он был здесь, когда мы пришли?
– Да, вроде… – не очень уверенно протянул Шика.
Бродяга прислушивался к разговору двух человек, сидевших напротив него на скамейке. Но не очень внимательно. Вполуха. Они принадлежали к одному биологическому виду, но к разным мирам. Между ними не было и не могло быть ничего общего. Брим и Шика были одеты в дорогие черные костюмы, кожа у них была чистая, ухоженная, прически хотя и не самые модные, но аккуратные. Манеры их не блистали изысканностью. Но в то же время понятно было, что есть мясо они предпочитали вилкой с ножом. Хотя все же Брамсу предпочли бы что-нибудь более попсовое. Хотя бы Шевчука. У бродяги под шинелью была драная, грязная тельняшка, которая стала видна, когда, опершись на руки, он подался назад. За прической он явно не следил. Ел что придется, в любых условиях. Знал ли он, кто такой Брамс? Возможно, что и нет. Хотя кто его знает? А вот от Шевчука ему непременно сделалось бы тошно.
– Эй! – окрикнул Брим бродягу. – Ты давно здесь сидишь?
– Да уж достаточно, чтобы увидеть, как ты почти полную бутылку пива в мусорку выкинул, – с упреком ответил нищий.
– Смотри-ка, с гонором! – усмехнулся Шика. – Ишь ты!
– Мне кажется, я его знаю, – приглушив голос, сообщил приятелю Брим.
– В каком смысле?
– Я его вроде уже где-то видел.
– А, все эти уроды на одно лицо, – махнул рукой Шика.
– Не скажи. Уроды, они, понимаешь ли, бывают разные… – Не зная, что к этому еще добавить, Брим многозначительно помахал рукой. И тут же в голову пришла нужная мысль: – Да, брат! Природа, она, понимаешь, не терпит однообразия.
– А вот дураки, к примеру, все похожи друг на друга, – вроде как ни к кому не обращаясь и глядя при этом как будто в безысходную бездну, которая, по идее, должна в тебя всматриваться, не сказал, а как бы между прочим заметил нищий.
Прищурившись, Брим попытался повнимательнее присмотреться к оборванцу. Неподалеку горел фонарь, но тень от листвы превращала и без того крепко изуродованное бесформенной бородой лицо бродяги в причудливый пазл.
– Эй! – снова окликнул он нищего.
– Сам ты Эй, – беззлобно, однако весьма неучтиво отозвался тот.
Брим решил не обращать внимания на вызывающее поведение бродяги.
– Что ты тут делаешь? – спросил он в меру спокойно и по возможности миролюбиво.
– А сам-то? – Брим не мог рассмотреть точно, но ему показалось, что нищий усмехнулся. – Два часа ночи, а ты с приятелем в скверике пивко попиваешь. Жена из дома выгнала? Или, может, вы оба из этих?.. – Бродяга многозначительно кивнул куда-то в сторону Тверского бульвара.
Брим аж опешил от такой наглости.
– Слушай, – предложил приятелю Шика. – А давай его пристрелим!