Мертвые игры 3
Шрифт:
— Такой темпераментный, да? — приторно-ядовитый голосок Ивет Энсон со старшего курса.
— Ооо, — восторженно протянула Унна, — он зацеловал меня чуть ли не до смерти, после самому пришлось лечить почерневшие на моем теле засосы. Было немного больно, но, поверьте мне, оно того стоило… Это было восхитительно.
Захлебнулась. Хотелось бы верить, что водой, и не хотелось признаваться себе в том, что с трудом подавилась судорожным всхлипом. Не хочу этого слышать! Не хочу, не хочу, не… А на губах словно ощущение прикосновения Дастела, и то утро моего дня рождения и танец, когда казалось
Закрыв рот ладонью, медленно сползла по стене на пол, оставаясь под ливнем воды. Хотелось упасть и зареветь в голос, выплескивая все, что ледяной рукой сжало сердце. Секунда… вторая… третья… И сквозь шум водяного потока слова, слова, слова… Трижды проклятые Тьмой подробности, от которых хотелось провалиться за грань и не чувствовать. Больше никогда ничего не чувствовать…
Сама виновата! И винить мне больше совершенно не кого, я знала, что нельзя привязываться. Знала, что пустишь кого-то ближе и станет больно. Но я никогда не думала, что Норт для меня… Норт…
— А потом этот… Этот, который с шестого курса, как его… — донеслась очередная реплика Унны. — Который должен был бы быть запасным, если бы не эта противная побродяжка… Ну как его…
— Аргус, — подсказал кто-то, — у него еще умертвие горгул.
— Да-да, Аргус, — тяжелый вздох Унны, — он ворвался, неуч не постучался даже, что-то там Нортику сказал и мой темпераментный умчался. Видимо ректор вызвал.
Не ректор… Аргус все понял, все тогда поняли… как стыдно. Стыдно до безумия и больно. До безумия больно, словно сердце истекает кровью, а я даже не знала, о ране в нем. Даже дышать тяжело… Сама виновата. У меня было несколько правил — не высовываться, не привязываться, не заводить друзей, и мне не стоило их нарушать!
Через какое-то время девушки ушли.
Сидя на полу и слушая их отдаляющийся смех, я отрешенно подумала, что от домогательств Гаэр-аша так больно мне не было. И даже от потери Рика — я скучала и тосковала, но боли, такой, что нет сил подняться, не было.
Тихий писк, и в мою кабинку юркнула Салли. Пискнула уже встревожено, подбежала, тронула лапкой, испуганно вглядываясь в мое лицо.
— Все хорошо, просто устала, — я не узнала свой словно безжизненный голос.
Хорошо не было совершенно, я чувствовала себя растоптанной. Мне было больно от чувства, которое я даже не успела осознать, и теперь так горько от этого, и больно от того, что ради меня Гобби сегодня расстался с единственной живой частью своего тела, и от того, что впереди ждала пугающая неизвестность.
— Пии, — пропищала Салли.
Жалобно так.
И я встала. Сделала воду чуть тише, взяла мыло и заметила пар. Обернувшись, увидела, что саломандрочка сушит мое полотенце, намокшее от расплескавшейся воды. На душе теплее стало.
Гобби разбудил без десяти десять. Едва сонная я села на постели, Салли тут же всучила чашку с теплым чаем, Пауль приволок одежду, бросил на краю постели и метнулся обратно к моему умертвию. Присмотревшись, я увидела что они запаковывают мои созданные ночью артефакты, подписывая их. Отдельно, тщательно упакованное в серебрянную проволку, для изоляции, лежало то самое кольцо «Ломайка» — артефакт невероятной
— Наверное, его не стоит брать, отнесу обратно к мертвой леди в склеп, — решила я.
Зомби, оба, повернулись, Пауль недовольно пискнул, Гобби взял лист бумаги и написал крупными буквами «Пригодится».
— Мне нет, — уверенно ответила я.
Подумала и добавила:
— Тебе тоже нет, в твоем артефакте Кхада больше нет магии.
«Будет!» — написал Гобби.
— Нет, — разозлилась я, — хватит. Хочешь мне помогать, помогай без ущерба для мною же созданного. Оставь артефакт, он оказался слишком мощным, я его…
Хотела сказать «боюсь» и поняла, что страха совершенно нет. Напротив, мне хотелось бы исследовать его, просто потом и не в полевых условиях. Наверное Гаэр-аш был прав и мое сознание действительно отравлено вседозволеностью, а с другой стороны… когда терять практически нечего, действительно позволяешь себе гораздо большее.
Устало растерла лицо ладонями, затем бросила взгляд на стену — стрелки в виде некроманта и умертвия неумолимо бежали по кругу, и то некромант мчался за зомби, то зомби с самой зловещей улыбкой летело за магом. Десять-десять, пора действовать.
Одевалась быстро и ожесточенно, вспоминая перевод слова «изоляция» на язык вечных. Кольцо я снять не могла, с этим смирилась, но не факт что не смогу его изолировать. Смогу. Как минимум постараюсь. Оставались лишь две проблемы — первая, попасть в запрещенную библиотеку и вторая — найти нужную информацию. Причем в библиотеку я собиралась пройти тем путем, что открывал Норт, оставалось лишь уговорить сердце Некроса.
Подошла к стене, начала чертить символ, что когда-то показала мертвая леди, и не оборачиваясь попросила Гобби:
— Если кто-то придет до моего возвращения, напишешь что я в душе.
— Ыы, — согласился умертвие.
Мне показалось, что он очень рад моему уходу. Странно.
Проход открылся, сверкая магией, молча шагнула в сумрак вен Некроса. Остановилась, едва за моей спиной закрылся ход, и поразилась изменениям в этой странной системе тайных ходов академии — вены более не были совершенно прозрачными! Более того, их цвет сизо-багровый указывал на наличие в них жизни, а едва я сделала шаг пол под ногами спружинил. Замерев на месте, я задалась вопросом — а можно ли тут теперь вообще бродить? И стук сердца, ранее неровный и нечеткий, порадовал уверенным живым ритмом, который словно стал тревожнее и быстрее, едва я развернулась и собралась уйти, потому как… да кощунственно ходить по чему-то живому.
Но это ускоившееся сердцебиение…
— Сердце, — мой голос дрогнул, — ты живое?
Слова вырвались сами, я не могла бы сказать почему вообще произнесла подобное. И сильно пожалела об этом, едва вдруг утратила опору и понеслась вниз в свободном падении.
Мой дикий визг перекрыл даже громкий стук биения сердца!
А затем что-то сверкнуло, ослепляя, и я оказалась подхвачена руками, которые узнала едва меня с силой сжали. До содрогания знакомые объятия.
— Риаллин, — голос ректора звучал как приговор, — должен признать, меня не удивляет твое появление здесь, скорее я удивлен собственной реакции — даже злости нет.