Мертвые мухи зла

Рябов Гелий Трофимович

Судя по всему, она заметила волнение собеседника (еще ни единого слова не произнесли, а беседа текла, текла - на заданную тему, это сознавали оба), улыбнулась, грудным голосом проговорила нечто вполне общее, незначительное, тем не менее Званцев вспыхнул и отвернулся. Было в ней что-то бесконечно порочное, зовущее, отталкивающее - вдруг понял это. Не Пелагея, не мидинетка с Монмартра - другое, наизнанку вывернутое, а поди, откажись... Какая прозрачная пленка, какой миг единый отделяет другой раз человека от пропасти...

– Я вам нравлюсь?
–

Вопрос прозвучал, как выстрел.

– Давайте по делу, сударыня...
– отозвался сухо.
– Я знаком с вашим... С Кириллом. Есть же приличия.

– А вы откровенны...
– Придвинула кресло, теперь сидела так близко, что в ноздри ударил призывный запах хороших французских духов. "Черт с ней...
– подумал лениво.
– И черт со мной..." Протянул руку, положил ей на колено, ощутив под ладонью тонкий шелковый чулок.

– Что объясним Кириллу - если вдруг объявится? (Вопрос гимназиста, хлыща...
– с искренним презрением сказал себе.
– Говнюк я...)

– В отъезде...
– провела указательным пальцем по его губам и, вниз, вниз, словно аккордеонист левой рукой по кнопкам. Не успел сообразить - все пуговицы на рубашке оказались расстегнутыми. "Сними..." - приказала негромко и подала пример: юбка слетела на пол, кофточка; трусики на ней были с французского рекламного плаката. Тронула их пальцами: "Это ты должен сделать сам..."

Он и сделал, она вдруг начала негромко стонать, закусила нижнюю губу, глаза закатились. "Положи меня на стол... Вот так... Хорошо... Господа офицеры понимали толк в любви, нес па?"

Когда все кончилось, неожиданно бодро, по-балетному, на пуантах убежала в коридор -там негромко хлопнула дверь ванной и зашелестел душ. Званцев лежал без сил, ленивой струйкой ползла мыслишка: зачем? На кой черт все это нужно было... Бойкая дамочка и в деле - вполне. А вот зачем? Неясное ощущение опасности разлилось в спертом воздухе...

– Ты мне понравился!
– донеслось сквозь шум воды.
– Если захочешь еще - дай знать.

Вышла, вытирая мокрую голову, рассмеялась:

– У тебя такой вид, будто ты только что выплыл из водоворота!

– Весьма точное наблюдение...
– буркнул.
– И что теперь?

– Я уже сказала...
– Одевалась быстро, не стесняясь подробностей. Впрочем... У меня есть некоторые проблемы. И если ты не откажешься помочь я благодарна буду. Но это потом. Когда вернешься из Екатеринбурга.

– А если... не вернусь?
– Старое название в ее устах прозвучало весьма достойно. Это понравилось и даже сгладило вдруг наступившую неловкость.

– На все воля божья...
– сказала равнодушно.
– Ты уезжаешь десятичасовым. В Москве не задерживайся. Если будет что-нибудь срочное, звони без стеснения.

– Не задерживаться?
– спросил с недоумением и вдруг понял, что о московском друге из НКВД она ничего не знает. Странно...

Подставила губы, он с улыбкой взял ее руку и нежно

поцеловал. Все же нельзя отрицать. Никак нельзя...

– Посторонний вопрос...
– улыбнулся.
– Я не заметил особой нежности между тобой и Леной. Это странно...

– Наблюдателен...
– прищурилась.
– Лена - дочь Кирилла. Ее мать умерла. Давно.

– И у Тани - умерла, - сказал вдруг.
– Сколько совпадений.

– Все умрем, - ответила сухо.
– Совпадение - синоним закономерности. Я у Кирилла - третья...

– Значит... Лена - от первой жены, Таня - от второй, а...

– А у меня, - подхватила, - не может быть детей. Ты наверное обратил внимание, как неосторожна я была. С тобой.

– Надо же...
– развел руками.
– А я голову сломал!"

Я прервал чтение. Интимные подробности уже не производили прежнего впечатления, не вгоняли в испарину - прошло время, и уже многое знал и понимал. Хотя, конечно, Званцев очень откровенно рассказал о мимолетном... Чувстве? Я бы мог написать и грубое слово, но зачем?

А вот Лена-Таня... То-то мне всегда казалось, что они неуловимо похожи.

И снова погружаюсь. В одиссею капитана Званцева...

"Красная стрела". По здешним советским меркам - изумительный поезд. Наверное, и в самом деле ничего. Двухместное купе, напротив закрылся газетой некто, лица не увидать. Читает что-то интересное, покряхтывает. Вот отодвинул газету, взглянул исподлобья.

– Цитируют товарища Сталина. Я плохо вижу, перескажу своими словами, ладно? Так вот, товарищ Сталин говорит, что немцы любят и уважают своего фюрера, вождя Адольфа Гитлера. И советские люди любят и уважают своего, товарища Сталина. Это как бы нас всех объединяет. Как вы думаете?

– Вы в Москву?

– Да, а что?

– Первая остановка - Любань. Три минуты. Но мне хватит.

– Для чего?
– спросил заинтересованно, Званцев нахмурился.

– Для того, что я вызову НКВД, понятно? Если кто-то неправильно понял слова вождя - это, допустим, никак не значит что... што, одним словом, надо ставить. На одну доску. А?

Собеседник выронил газету и посерел. Глаза его увлажнились, похоже было, что он сейчас упадет в обморок.

– Я... я... не имел в виду...
– залепетал.

– Там установят, что вы имели...
– уронил безразлично, это безразличие привело попутчика в экстаз:

– Я... Понимаете... Привык... Как бы... Бывало - возьмешь газету, и к собеседнику. Знакомство, значит...

Званцев не слушал. В памяти всплывали недавно услышанные слова Гитлера: "Отдав Россию в руки большевиков, судьба лишила ее той интеллигенции, на которой держалось ее государственное существование..." Правда, фюрер был убежден, что "та интеллигенция" была исключительно "германской по крови", ну да - неважно. Суть понятна. Она сидит сейчас напротив с вытаращенными глазами и канючит так жалобно, что хочется убить...