Мертвые мухи зла
Шрифт:
– И письмо можно отправить?
– спросила Ольга.
– Нет, к сожалению... На почте изымут. Но если придумаете адрес и прочее, то можно. Ваш адресат интересен, если письмо отправляете вы. А если не вы...
– улыбнулся.
– Революция не разорится и не падет.
А про себя подумал: от этого - нет. Она падет от другого. Она просто сожрет себя. Без остаточка...
Восстание чехословацкого корпуса стало реальностью, один за другим уходили под власть полубелых социалистов красные доселе города и деревни. В Сибири формировались повстанческие отряды, возникала новая армия - на руинах старой. В середине июня Юровский получил шифровку из Москвы и вызвал Ильюхина. Сказал,
– Тебя касается в первую очередь...
Подпись Ленина. Слова страшные: "Возникает впечатление, что вы так ничего и не поняли. Дело не в кучке отбросов, ранее именовавшихся "династией". Дело в возможном прицеле врагов и недругов советской власти. На политическом поле России много всего. Но Романовы олицетворяют трехсотлетнее благоденствие российских подданных - мы можем не играть словами и понятиями, это так. И это самые широкие слои населения уже начинают понимать. Что это означает? Пусть сегодня Николай никому не нужен. А завтра? Мы можем поручиться, что завтра он не станет знаменем контрреволюции и все отребье - от юга России до ее севера не хлынет под эти подмоченные, но - знамена? Посему предписываю вам незамедлительно изыскать способ и метод ликвидации Романовых, а также всех причастных. Революции не надобны свидетели! Главное: центральная власть должна остаться абсолютно непричастной".
Поднял глаза.
– А вы ожидали поздравлений с успехом?
– Не дерзи. И так тошно. Твои предложения?
– Переписка... Смешно. Если сработает - вперед!
– А нет?
– Есть одна идейка... Реквизируйте и просмотрите их драгоценности. Там должны быть особо ценные, понимаете? Мы обвиним их в краже из государственных хранилищ, этого достаточно для пули в лоб всем.
– Но это их личные, личные, ты что, не понял?
Нахмурился.
– Ни у кого из нас нет ничего личного. У них - тем более. А Владимиру Ильичу что ответите? Ну, и то-то...
Юровский сжал голову ладонями.
– А фотографии передать во все газеты всего мира?.. Мы еще послужим под твоим началом, Ильюхин... И откуда это в тебе...
– От нашей партии, товарищ...
Юровский ошеломленно вскинул голову, всмотрелся. Это было похоже на издевку. Но - нет... Глаза сияют неземным пламенем, губы сжаты, ноздри дышат, как паровоз. Н-да...
– поднес спичку, шифровка вспыхнула и рассыпалась в прах.
Кудляков расхохотался, но как-то странно:
– Он... поверил?
– А то...
Помолчал. Вздохнул.
– Но ты понимаешь, что предложил беспроигрышный вариант?
– Не дрейфь, подруга... Мы их до этого варианта семь раз спасем.
– Ну... Твоими молитвами. А знаешь, Ильюхин? Тебе бы лет десять-двенадцать тому к нам, в Охранное - тебе бы цены не было. Кто знает... Может, ты бы один придумал такое, что и Ленин, и Троцкий, и эсеры эти... Все бы передохли, как мухи, а?
– А чего же не позвали?
Кудляков только руками развел.
Войков сделался совсем тощим и стал похож на жердь с нелепо напяленным на нее костюмом. Встретились случайно. Ильюхин приходил в Кафедральный собор - на встречу с Баскаковым и Острожским. Во время службы проще было передать задание и деньги от "Кудлякова". Священник размахивал кадилом, с детства знакомые слова все равно воспринимались панихидой по покойнику. Не любил Ильюхин православные храмы. Чудилось ему что-то ненастоящее, неискреннее во всем обиходе, в людях, в словах. Однажды признался матери, та начала мелко креститься, прижала голову сына к груди: "Что ты, что ты, Сереженька, это великий грех, великий!" - "А как батюшка по ночам к Нюрке шастает?" Нюрка была легкая женщина через
– растерялась мать. Это в нем человеческое, дурное взыгрывает. А когда он служит - он с Господом говорит. И мы вместе с ним".
– "А как же евонная попадья, Евдокия, матушка? Она, поди, рада несказанно!" Дала затрещину, расплакалась: "Ты в кого такой растешь? В Антихриста? Им и станешь, если не уймешься!" Давно это было... Уж и бедной мамы поди нет на свете, и отец затерялся на просторах Сибири - как уехал на заработки, так и пропал.
Вслушивался, напрягался, батюшка уже заканчивал: "Осанна в вышних, на земли мир, в человецех благоволение..." Вышел из храма первым, забыв повернуться к иконе и перекрестить лоб, наказание последовало мгновенно. Расхристанная женщина в рваном платке сильно пихнула в спину и прошипела: "Прихвостень жидовский!" Н-да, где найдешь, где потеряешь... Добр верующий человек и любит врагов своих по заповедям.
Да ведь не все враги? Ну - Войков, Голощекин, тот же Юровский? Эти да! А другие? Их тысячи, и они маются, как и все остальные. Почему же они враги?
Но исстари привык видеть в каждом черноволосом с выпуклыми глазами чужака, способного предать, отнять, пересечь дорогу в самый острый момент. Так уж сложилось. А что делать?
С этими мыслями вышел к Гостиному двору (решил дать "кругаля", чтобы осмотреться и избавиться от "наружки", если что). Здесь и увидел Войкова. Тот наблюдал, как на потрепанный "фиат" грузят какие-то коробки, ящики и свертки.
– А-а, та-ащ Ильчухин, собственной персоной! Давно не виделись, Силантий Викентьевич?
– Я - Сергей Иванович, - уронил хмуро. Эта дурацкая манера не то шутить, не то общаться привела в ярость еще в прошлый раз.
– Да Адонаи с ним совсем, тащ мой дорогой. Я вот к чему: сегодня ввучеру моя дает отходную...
– Помирает, что ли?
– решил пошутить и Ильюхин.
– Не умеете, не получается у вас!
– почему-то обрадовался Войков. Учитесь у меня, таращищщ Кучухин. Посидим, потанцуем, там есть одна... М-м-м...
– поцеловал сжатые кончики пальцев.
– Умрете из-под нее, на ней и сбоку, ручаюсь. Она вас приметила и вся из себя. Страдает, значит. В восемь вечера. Ждем.
Подумал: а что? Уклоняться от такого - слабость проявлять. Их замыслы открываются незаметно и в самых разных местах и обстоятельствах. Пойду.
Не заметил, как о недавно еще самых родных и близких вдруг стал говорить "они", "их", "у них". Отделил себя.
– Ладно. А... Адонаи... Это что?
– Это кто, товарищ. Так евреи называют своего бога. А что?
– Любопытно.
– Вы еще от своего Христа не избавились, а уже заинтересовались Адонаи. Вы склонны к мистицизму, товарищ. В чем урок? А в том, что все эти иеговы, адонаи, махметы и аллахи, а также и христы-кресты - чушь собачья! Запомните и не подавайтесь! Товар Ульянов все это пре-зи-ра-ет! И мы должны.
Рассказал Кудлякову. Тот поморщился:
– У нас в Охране евреев полагали источником всех бед. Не знаю... Я не склонен так думать. К примеру: самые лучшие, самые талантливые наши агенты были евреи. С одной стороны, большинство этого народа сеяло революцию и участвовало в ней. И участвует. Страшно участвует, сам знаешь. С другой... Был, скажем, один такой, член союза офицеров этой национальности. При Временном правительстве многие евреи стали офицерами. Так вот: большевики его арестовали, посадили в Таганскую тюрьму, а он захватил автомобиль во дворе тюрьмы, расстрелял охрану и бежал. Так-то вот... Помнишь, Христос сказал: "По делам их узнаете их..."