Мертвые не кусаються
Шрифт:
Сам не знаю, что несу!
— Я не знакомлю вас с аббатом Шмурцем, мой дорогой маркиз, вы его уже встречали здесь тогда утром…
— Ну, конечно, я… Шпр-р-р-з-зс… И… грф-ф-гтр-з-х.
Точно в мыслях у меня пробуксовка. Шум, треск, все идет вразнос. Что тут можно, сделать? Стать идиотом? Нагадить на себя самого и затем поглощать фекалии, вооружась маленькой ложечкой? А, вам кажется, что это вот то самое? Никаких других приемлемых решений? Правда?
Хорошо. Надо подумать…
Красавчик Алонсо подводит меня к двум персонажам, стоящим поодаль.
Двум
— Маркиз Сан-Антонио! — громогласит этот гусь-лебедь.
Его рука движется от меня к собеседнику.
— Доктор Прозиб из Берлина.
Пожимаю руку Мартина Брахама, как будто речь идет о порции хека, которая не попала на свидание с майонезом. Мартин Брахам, вы его знаете, убийцу!
— Очень приятно познакомиться, — уверяет Маэстро.
— Очень, очень, действительно, очень!
Трясем друг другу пять долго, крепко, солидно, как будто качаем ручку насоса.
Смотрим друг на друга. Он улыбается. Вы видели, как улыбается змея? Змея в очках? Очковая змея? Я впервые.
— Позвольте, маркиз, представить профессора Кассегрена из Парижа, которого вы должны знать по его репутации, полагаю.
Еще бы я его не знал, профессора Кассегрена. Я встречался с ним в разных местах и даже множество раз.
Он совершенно не похож на господина, которого мне представляют. Кассегрен вальяжный, высокий, беловолосый, в очках в золотой оправе.
Тогда как Берюрье…
Нет смысла описывать его вам. Вы все о нем знаете.
Толстяк сегодня бледноват в своем черном костюме с орденом Почетного легиона в петлице. Он как новенький.
— Приятно иметь удовольствие познакомиться с вами, маркиз, — роняет он, как старый лорд роняет свой монокль.
Павел четырнадцатый[20]
Дороти снова сваливается мне на голову, прежде чем я смог произнести хотя бы словечко.
— Дорогой маркиз, позвольте, я сделаю вам клокпутч? Это мой конек.
— А что это такое, милая хозяюшка?
Берюрье выставляет большой палец, похожий на террикон шахты, увиденный издалека.
— Это ферст куалити, маркиз. Она мне приготовила уже два, после которых вскочишь ночью босиком, чтобы зашлюзоваться!
Дороти увлекает меня к бару. Пока она наливает разноцветные напитки в шейкер, я исполняю движение бумеранга в направлении Берю. Разве вам неясно, что мне нужно переброситься с Папашей несколькими словами!
И срочно.
Через два шага оказываюсь лицом к лицу с Мартином Брахамом.
— Сохраняйте спокойствие, пусть все идет своим чередом, — говорит он.
— То есть?
— Забудьте о профессоре Кассегрене. Нам всем надо играть вместе.
— Как вы сюда попали?
Он улыбается.
— Я здесь.
–
Беру его фамильярно за руку и отвожу в сторонку.
— Хочу сказать вам одно, Брахам: если вы совершите убийство, я вас прихлопну.
Обозначаю через пиджак рукоятку револьвера.
— У меня есть все, что надо. И
— Кто это?
— Девчушка Берюрье, которая исчезла.
Он качает головой.
— Не знаю, о чем вы говорите.
— Подождите, когда окажемся с глазу на глаз, и тогда недолго будете в неведении!
Неудобство подобных вечеров в том, что уединение не может быть продолжительным. Люди подходят к вам, отходят к другим группам, затем еще… подваливает Инес.
— Вы никогда не встречались? — спрашивает она приветливо.
— Никогда, но обязательно встретимся снова, — говорю я, — потому что доктор Прозиб в высшей степени обаятелен. А вы давно знакомы?
Мадам Алонсо и т. д. качает головой справа налево, затем слева направо, что означает полное отрицание.
— Мы переписываемся уже какое-то время, но видимся впервые.
— И с профессором Кассегреном тоже?
— Да.
Эта персона, поверьте мне или ступайте мерить температуру с помощью шпиля Нотр-Дама, заслуживает более близкого знакомства. На первый взгляд она кажется суровой и неприветливой. Но чем больше ты с ней говоришь, смотришь на нее, тем больше ты находишь ее «не такой уж плохой» и скорее приятной. У нее скромное обаяние, которое действует не сразу. Ее достойная печаль подкупает тебя. Ты замечаешь, что «в конце концов» она не так уж плохо сложена. Тебе бы хотелось преподнести ей урок любви, чтобы растопить сталактит.
У вас дела с этими известными учеными? — настаиваю я.
— Да, в некотором роде.
Не смею спрашивать ее в каком именно. Было бы слишком нахально.
— А вы красивая, — вздыхаю я.
Она краснеет и отводит свой взгляд от моего. Можно сказать, что я застал ее врасплох. Она недолго колеблется, затем смотрит на меня. Ласково и с признательностью. Черт, вы знаете, эта славная женщина вызывает у меня желание. Я бы послужил ей вместо припарок. Пошептал бы охотно что-нибудь импровизированное. Никогда не продумывайте заранее, что излагать суровой непримиримой женщине, это испортит весь шарм. Надо действовать вслепую. Такую девицу, как Инес, ты должен брать непрерывным словарным потоком, причем только импровизированным, настаиваю. Когда произносишь слово, не должен знать заранее следующего, иначе все пропало. Не забудь, сынок, совета великого Сан-Антонио, если мечтаешь когда-нибудь отведать деликатесов.
Расходимся.
Вернее, я отхожу. Как будто опасаясь самого себя, пониме? Вроде бы: «нет, нет, я чувствую, как меня охватывают чары и потом я буду несчастнейшим из смертных».
Дороти как раз закончила готовить свою микстуру. Неопределенного цвета и не очень обещающе. Представьте, что в кофе с молоком налили гренадина и добавили ментолового сиропа. Да еще и пена сверху. Короче, с виду отвратительно. Предпочитаю проглотить с маху, чтобы быстрее освободиться. Бум! Какой взрыв! Чистый динамит. Зоб в огне. Пищевод краснеет. Выхлопная камера пылает. Я весь — живой факел. Жаровня, облитая бензином.