Мертвые звезды

Точинов Виктор Павлович

Королёв, напротив, был сегодня явно в ударе, разбивал вялые утверждения Игоря легко и изящно.

— До космической гонки, — говорил он, — а затем параллельно ей, ту же роль играла гонка вооружений. Новые механизмы, материалы, технологии придумывали для истребления людей, а потом находили применение в мирной жизни. Но никто, ни один экономист не доказал, что вложенные в рост вооружений средства могут с лихвой вернуться. Разве что в случае быстрой, победоносной и грабительской войны против соседей — но и тогда, если рассматривать человечество вкупе, общий баланс отрицательный. Я скажу больше: гонка вооружений, хоть и убыточна, но сейчас, в эпоху, когда глобальных войн не было

почти век, по возврату вложенных средств на порядок превосходит освоение дальнего космоса. Устаревшие танки можно переплавить, а металл пустить на станки и автомобили. Плутоний из боеголовок можно использовать на атомных электростанциях. Но металлы, в том числе самые ценные и редкие, улетевшие в космос? Их не вернёт никто и никогда. Посмотрите на многоступенчатую ракету на старте — какая громадина! А спускаемый аппарат — так, железная коробочка… Всё остальное сгорело в атмосфере, распылилось на атомы и подпортило экологическую обстановку… Нет, что ни говорите, — космос дело нерентабельное.

Сейчас Игорь должен был опровергнуть голословные инсинуации — конкретно, с цифрами, были у него цифры, от «Росавиакосмоса», от кого же ещё. Должен был, но…

Но он молчал, уставившись на Катю Хрустову. Отчего она молчит, не произнеся до сих пор ни слова? Отчего так странно на всех поглядывает? Неужели она?

Видя, что пауза затягивается, в разговор вступила Марьяша, она же «Леди Свежий Ветер» и королева кондиционеров, она же Марианна Зарайская, подруга Антона, жившая с ним в одной каюте.

— По-моему, ты ошибаешься, Тоша… Сейчас ведь всё за деньги — а запуски один за другим, да ещё лифт этот космический… Значит, не такое уж убыточное дело.

— Я не ошибаюсь, просто мы говорим о разных вещах. Давно пора договориться о терминах: околоземное пространство — до пятисот, допустим, километров от поверхности планеты, — космосом называть как-то неловко. Сравнивать наши вылазки в эту зону с космическими путешествиями — всё равно что называть арктическим путешествием прогулку в зимний день вокруг собственного дома. Тоже, конечно, снег, тоже, конечно, холодно, но… На ближних орбитах — да, вложения окупаются. Частично. Потому что человек и здесь по большому счёту не нужен, беспилотные спутники вполне справляются. Недаром на орбиту вывозят космических туристов — чтобы хоть как-то финансово поддержать убыточную пилотируемую космонавтику.

Дискуссия буксовала, Игорь продолжал молчать, наблюдая за Катей.

— У человечества должна быть мечта, — задумчиво сказала Надежда Солнцева, словно бы никому не адресуя свои слова. — Мечта о звёздах — это красиво…

Как ни странно, её далёкая от логики реплика отчего-то подействовала на собравшихся куда сильнее, чем напористые построения Антона и невнятные контрдоказательства Игоря.

— Любая мечта или исполняется, или с ней приходится расстаться, — парировал Королёв, но прежней уверенности в его словах уже не слышалось.

— А как же братья по разуму? — спросила Барби. — Может быть, чтобы с ними встретиться, никаких миллиардов не жалко… Может, они нам такое покажут, такое…

Что именно смогут нам показать далёкие галактические родственники, Барби не придумала, закончила фразу обворожительной улыбкой — такой, что всем стало понятно: покажут, ещё как покажут…

— Не знаю, стоит ли многого ждать от такой встречи, — ответил Антон. — До сих пор все подобные рандеву заканчивались крайне печально.

— Тарелочки? — уточнил Стас. — Зелёные человечки? Фи… Ерунда всё это. Не верю.

— Да нет, при чём тут тарелочки… — поморщился Антон. — Я и сам в них не верю. На Земле тоже ведь была не единственная

разумная раса. Просто нам когда-то нарисовали в учебнике эволюционную цепочку приматов по Дарвину: австралопитек — питекантроп — неандерталец — кроманьонец — хомо сапиенс… Нарисовали и чересчур упростили для наглядности, до сих пор бытует убеждение, что одна раса разумных приматов тихо-мирно происходила от другой, что мы — это распрямившиеся питекантропы или научившиеся бриться и пользоваться компьютером неандертальцы. На самом деле эти расы существовали параллельно — и резались не на жизнь, а на смерть за право остаться на Земле в гордом одиночестве. Последних кроманьонцев истребили уже в исторические времена — крестоносцы де Бетанкура, на Канарах. Последние неандертальцы если и в самом деле скрываются в глухих лесах и горах, то ведь ищут и ловят их не для того, чтобы пожать руку родственникам по разуму, — в лучшем случае в зоопарк, в худшем — чучело в зоомузей. А ведь ближайшая родня, можно сказать… Нет, сдаётся мне, что агрессивным потомкам обезьян не стоит соваться в дальний космос, к братьям по разуму.

— Питекантропы, хе-хе…. — хохотнул Стас. — Вспомнила бабушка… Когда это было-то? Сейчас всё по-другому, да и люди другие. Найдём уж общий язык с зелёными человечками, столкуемся.

— Не верится… — усомнилась Марианна. — Даже сейчас, если кто-то по-своему жить решил, иначе, нет нам покоя — лезем, учим: так надо, так правильно; а если не слушают — бомбами и ракетами вразумляем…

Игорь к тому времени несколько взял себя в руки: да какого же дьявола он вообразил, что Катя — убийца?! Ну молчит, мало ли причин тому может быть, не в настроении сегодня девушка… И он вступил в разговор, вспомнив довод, самому казавшийся неопровержимым:

— Антон, наше Солнце не вечно. Через несколько миллиардов лет вспыхнет, превратившись в сверхновую. Расселиться по галактике — единственный шанс человечества пережить этот катаклизм.

— А стоит ли?

— Что «стоит ли»? — не понял Игорь.

— Стоит ли выживать? Стоит ли существовать вечно? Каждый человек привыкает к мысли, что рано или поздно умрёт. Через двести лет не останется никого из ныне живущих — то есть человечества в его нынешнем виде не будет. Нас эта мысль не шокирует, мы знаем, что всё, что когда-то начиналось, обречено закончиться, уйти… Уйдёт и род людской в свой срок. И срок этот, думаю, куда короче твоих миллиардов. Так что вспышка Солнца нам не грозит.

В кают-компании повисла тяжёлая тишина. Возражений ни у кого не нашлось. Но Игорь думал сейчас не о грядущем уходе человечества с исторической сцены. О другом, о словах Антона: «через двести лет не останется никого из ныне живущих». Если руководствоваться таким постулатом: «все когда-то умрут», — то жизнь одного человека имеет не слишком большую цену. Все когда-то умрут — и какая разница, чуть раньше или чуть позже умрёт отдельно взятый человек. Например, Настя Чистова.

— Мне кажется, — нарушил общее молчание Орлов, — что у землян всё-таки есть шанс. Шанс оставить свой след «на пыльных тропинках далёких планет». Только, боюсь, это не будет след ноги человека.

— А кто же его оставит? Кибернетическая, машинная цивилизация, сменившая человечество? — спросил Антон с явным скепсисом. — Или люди-киборги, наполовину состоящие из чипов-имплантатов?

— Не киборги… На Земле есть ветвь на эволюционном дереве, прямо-таки предназначенная для космоса.

— Какая?

— Насекомые.

Барби захихикала. С трудом, сквозь смех, произнесла:

— Представляю, хи-хи, приземляется тарелочка — ма-а-а-аленькая, хи-хи, такая, а из неё — хи-хи, тараканы. А мы их — дихлофосом, дихлофосом…