Мёртвый город
Шрифт:
В самом начале Хаоса с Катей случилась беда: её жестоко изнасиловали. В подробности погружаться не будем, кому интересно, можете почитать материалы дела № 5, а жестокость в данном случае заключалась в том, что на момент надругательства у Кати был острый приступ аппендицита. То есть, когда над ней глумились, она буквально разогнуться не могла от боли в животе. В результате у Кати получился перитонит, была во всех отношениях тяжёлая и трудоёмкая операция (или даже спецоперация как в медицинском плане, так и в военном –
Когда Никита узнал об этом, он прибежал в Уютное Местечко и закатил жуткую истерику. Я в тот момент отсутствовал (была очередная попытка удрать из Города, на этот раз с семьёй Ивана), но Нинель мне всё рассказала.
В общем, девчонка едва ли не при смерти, ещё толком в себя не пришла, а Никита упал на колени у кровати, рыдает, бьётся башкой об пол, и…
Может, вы подумали, что там было «какой я амнундак, что не сберёг тебя, не был рядом и вообще проморгал всё подряд?!».
Да, я сначала тоже так подумал, но там были немного другие слова.
«Как ты могла?! – рыдал Никита. – Как ты допустила такое?! Почему ты не сберегла себя?! Как мы теперь будем жить с этим?!»
Нормально, да?
Нинель с Валентиной его пинками гнали, а он всё ползал, рыдал и канючил «как ты могла да как ты допустила…».
С тех пор как отрезало: Никита больше не пришёл ни разу и вообще никакого участия в судьбе Кати не принимал.
– Про меня не спрашивала?
– А сам как думаешь?
– Ннн… Не знаю… Ну что, спрашивала, нет?
– Спрашивала, – не стал врать я. – Как там Никита, жив ли, здоров…
– Вот же б…во! – Никита вдруг отвернулся и подозрительно сырым голосом выдал: – Зря его Нинка вскрыла! Я эту тварь должен был сам порешить…
Это он про насильника. Ага, занимательная методика радикального решения проблемы.
– И что, тогда бы у вас всё враз устаканилось? Никита, ты в каком веке живешь?
– Нет, ну ты сам подумай, что люди скажут? «Ага, это та, которую – того! А этот её хахаль вообще полный валенок – не отомстил, не кастрировал, за него всё баба сделала!»
Тут я выдал сентенцию про любовь, предрассудки и пережитки. Целиком озвучивать не стану – когда припрёт, я могу быть многословным и убедительным, – а суть такова: если ты любишь человека, тебе глубоко плевать, что скажут «пацаны на районе».
– Ну да, ну да… – Никита сокрушённо вздохнул. – Но… Не могу я перешагнуть через это. Ну ты понимаешь, да?
– Нет, ни фига не понимаю. Это какой-то махровый анахронизм и параллакс сознания. Её изнасиловали! Она ни в чём не виновата! После этого она как никогда нуждается в поддержке, помощи, защите… Блин… И что тут непонятного?!
– Ну так… Она ведь сама его впустила. А могла бы не открывать, время-то какое…
– О Боже… Всё, Никита, давай закроем тему. Нам никогда не понять
Помолчали немного. Никита достал ещё одну сигарету, подкурил и спросил этаким виновато-извиняющимся тоном:
– А у вас как с Нинкой?
Ага, вроде отстранился от Кати и её близких, а сам следит издалека, в курсе всех коллизий нашей дружной семьи. Небезразлична ему Катя, так и будет теперь маяться поодаль и терзаться в душевных муках. И ей ведь спокойно жить не даст. Прямо-таки мазохизм какой-то.
– У нас всё пучком. Семимильными шагами движемся к свадьбе.
– Ну вот, хотя бы тут хорошие новости. Рад за вас.
– А я буду рад, когда весь этот бардак кончится.
– Да, я тоже буду рад. Так всё это зае…ло, что впору стреля…
Суть я понял, а конца фразы не услышал: Никита вдруг замер на полуслове.
В этот момент я рассматривал вездеходы под навесом из масксети, а когда повернул голову к крыльцу, к нам уже торопился патруль, пленивший меня, а с ними дежурный, который давеча докладывал, и ещё пара бойцов из комендатуры.
И все с карабинами наперевес, направленными в нашу сторону.
– Не понял… – У Никиты от изумления челюсть отвисла. – Эт-та что за…
– Руки в гору! – зло кривя рот, крикнул дежурный. – Оба! Быстро! А ты – сдал ствол! Бегом!
– Вы чё, мужики, с перепоя угорели?! – возмутился Никита. – Вы полегче с оружием, оно иногда стреляет.
– Сдал ствол! – аж взвизгнул от усердия дежурный. – Считаю до пяти! Потом стреляем! Раз…
– Да на, на, только успокойся…
Никита отдал карабин и подсумок с патронами, нас обоих быстро связали и повели в комендатуру.
Когда мы подымались на крыльцо, навстречу нам выскочила давешняя троица мальчишек. Каждый грыз по большому куску сахара, а один, который в центре, бережно прижимал к груди объемный бумажный кулёк.
Ох ты, сто тысяч вольт мне в инпут – как говорит наш инженер, когда сильно удивится…
Какой неожиданный зигзаг истории.
Проклятые Павлики Морозовы! О чём думали ваши дебильные родители, опоенные денатуратом? Пароксизм похоти окончательно убил им мозг, или на вашем градообразующем предприятии нет цеха по производству кондомов?!
Комендант был мрачен, как грозовой фронт. И так же, как вот такой фронт, он искрился от переполнявшей его негативной энергии, которая требовала скорейшей разрядки.
В кабинет вошли всей толпой, и здесь сразу стало тесно. Комендант, вынужденный пятиться к столу, не сдержался и гневливо рявкнул:
– Какого хера вы сюда все прётесь?! Служба осталась, патруль убежал в коридор! Живее, живее, выметайтесь!
Патруль торопливо покинул помещение, мы с Никитой остались под конвоем дежурного и двоих бойцов комендатуры.