Мёртвый город
Шрифт:
Я сел и принялся растирать успевшие затечь запястья. Туго завязали опричники усердные.
Некто закончил разговор, сделал ещё несколько записей в блокноте и наконец-то обратил на меня свой взор.
В его взгляде не было никаких эмоций и намёков на предпочтения (нравлюсь я ему или, напротив, вызываю антипатию, обычно это видно сразу, и на этом можно строить базу отношений), в нём можно было обнаружить только исследовательский интерес, как будто он был учёным, а я лабораторной крысой.
Я понял,
Нет, это не беспечность и не самоуверенность.
Невзрачная, неприметная внешность, вальяжность и расхлябанность – это всего лишь ширма, за которой прячется смертельно опасный хищник, способный в мгновение ока уничтожить меня одним движением. Позволив развязать меня и оставаясь со мной один на один в кабинете, он ничем не рисковал.
Единственный, кому сейчас угрожает опасность, – это я.
Он видел меня насквозь, чувствовал все мои эмоции и хаотичные движения души, он читал меня как раскрытую книгу. Ему было достаточно несколько секунд поиграть со мной в «гляделки», чтобы во всём разобраться: он понял, что я знаю, с кем имею дело, что я его смертельно боюсь и не буду делать глупости. Ни радости ни удовлетворения по этому поводу он не выразил, только кивнул:
– Хорошо. Будет меньше проблем. Итак, я весь внимание.
Я начал излагать свою легенду. Говорил складно, спокойно, уверенно, рассчитывая на шаблон восприятия. Когда основной массив предлагаемой информации – правда (которую нетрудно подтвердить) и в нём присутствуют небольшие вкрапления лжи, это звучит вполне органично и воспринимается как монолитная правда.
Однако сейчас это не сработало.
Как только я подменил реальные задачи по «Красному Коду» версией про безопасность химкомбината, Некто прервал меня:
– Ты врёшь.
– Но… Это нетрудно проверить, – обескураженно промямлил я. – Какой смысл мне врать?
– Пошли. – Некто встал и направился к двери, сделав мне знак следовать за ним.
Мы шли по коридору вдвоём, только я и он.
Некто ни разу не оглянулся, но у меня даже и мысли не возникло, что можно напасть на него сзади.
Те, кто никогда не встречался с существами из этой касты, могут возмущаться и обвинять меня в трусости и малодушии, но я-то знал, на что они способны, эти серые господа.
Шансов на победу и, как следствие, на удачный побег у меня было примерно столько же, как у недельного ягнёнка, который попробовал бы напасть сзади на матёрого волка.
Поэтому я безропотно шёл за ним и старался дышать по системе, стравливая лишние гормоны, бесконтрольно выдаваемые на-гора готовящимся к страданиям организмом.
Короткий вдох – выдох на семь счетов.
Господи, зачем он меня туда ведёт?..
Я ожидал увидеть в пыточной нечто вроде дыбы или какое-нибудь
К стене была прислонена деревянная дверь под углом сорок пять градусов, и на этой двери томился растянутый на верёвках голый человек.
Под дверью было мокро, с человека натекла основательная лужа пота и крови, и с первого взгляда было ясно, что он невыносимо страдает.
Всё его тело, покрытое кровоточащими порезами и рваными ранами, мелко дрожало и подёргивалось, как будто получало разряды электрического тока. Между тем в тот момент, когда мы вошли, к нему никто не притрагивался.
Человеку было слегка за тридцать, хотя могу и ошибаться, лицо его было искажено гримасой страдания, так что возраст точно определить не представлялось возможным. Очевидным было лишь то, что он в прекрасной физической форме: это, наверное, и имел в виду кто-то из патрульных, когда сказал, что пойманный диверсант – «натуральный кабан».
В пыточной (или помещении для допросов, это уж как вам больше нравится) стоял тяжёлый запах пота и крови, густо приправленный ароматом свежесваренного кофе.
За столом, на котором стояли два открытых ящика с «инструментарием», сидел ещё один невзрачный камрад, листал какой-то журнал и пил кофе. Он был непохож на первого: чуть-чуть полнее, шатен с карими глазами – но никаких особых примет тоже не имел, взгляду зацепиться было не за что.
В первый момент я даже растерялся.
Согласитесь, два Некто в одном помещении – это уже сложности для восприятия на грани неразрешимой проблемы.
Однако я быстро нашёл выход из положения и тотчас же окрестил его Палачом.
И как только я нашёл ему определение, мне стало дурно. Потому что я вдруг понял, что это не абстракция, не кино и вообще шутки кончились. Сейчас истерзанного человека снимут с двери, меня пристроят на его место, палач допьёт кофе и возьмёт вон те страшные щипцы с кривыми «усиками»…
И эта сложносоставная вонь из пота, крови и кофе…
Бббеее…
– В коридор, – скомандовал Некто, вовремя углядевший перемены в моём состоянии.
Я выскочил в коридор и с минуту оглашал своды утробным рыком.
О Боже…
Хреновый из тебя партизан-подпольщик, Саша. Тебе даже пальчик не прищемили, а просто в пыточную завели, и ты тут же поплыл. Не твоё это, ой не твоё, ты не создан для этого…
Вволю порычав (теперь комендантские будут меня ненавидеть – кому-то ведь придётся здесь убирать), я вновь вошёл в пыточную, не по своей воле, разумеется, а повинуясь кивку серого господина.
– Как ты думаешь, почему этот человек страдает? – спросил Некто.
– Он диверсант? – предположил я, старательно отводя взгляд от несчастного.