Мертвый - хит сезона
Шрифт:
раньше, она все еще была в шоке.
– Итак, кто он, и где работает?
– Стью, не надо.
– Я был честен с тобой. Я рассказал тебе о своих чувствах, и ты тоже должна быть честна
со мной.
– Нет, я не могу. Я не обязан рассказывать тебе о своих отношениях. Ни тебе, ни кому бы
то ни было. Только потому, что ты настолько уверен в себе и можешь сказать, что ты
чувствуешь. Я не могу этого сделать. Большинство людей, в Америке, не могут этого
сделать. У большинства
сталкиваются, и они проявляются в особенности тогда, когда у них есть чувства, которые
не отвечают взаимностью.
– Я не так уж и отличаюсь от большинства людей.
Он ошеломил ее. Конечно, ему больно так же, как и всем остальным.
– Большинство людей не такие храбрые. Прости. Вот, что я имела в виду. И, как и у всех
остальных, у меня нет никаких отношений. В моей голове все смешалось. И я не могу
понять, что я чувствую к тебе, пока моя голова не догонит мою жизнь.
Он пожал плечами. Его пожимание плечами не сказало: «Мне все равно»; он пожал
плечами: «Ты слишком заморачиваешься». Вместо ответа она тоже пожала плечами,
потому что словесный ответ был долгим и включал слишком много бессмысленных
извинений. Никаких необдуманных решений не было, и она и Стью это знали.
– Я проверю ваш Т.О.П.? – спросил Стью.
– Ты, правда, этого хочешь?
– Да, я как бы хочу заткнуть Померанцев.
Лора была рада, что ненависть Стью к богатому классу, даже превзошла его чувства к
ней. Она заплатила остальную часть чека, сославшись на феминизм, на услугу и на
спасение от подонков из ночного клуба.
Глава 24
Лора чувствовала себя частично виноватой перед Кармеллой, хотя та и была грязной
лгуньей. Но если Марио рассердился на Лору, то, вероятно, он сорвется на свою
любовницу.
Чердак Кармеллы на самом деле не был чердаком из 70–х в прямом смысле слова. Он
никогда не был складом или промышленным пространством. Кармелле не пришлось
полировать полы или царапать стены, когда она въезжала. Она сама не строила
перегородки. Не оплачивала крепежи и не переделывала обширную залу под жилое
помещение. Она жила в довоенном здании, которое стало кооперативом в девяностые
годы. Владельцы воспользовались высокими потолками, выставив немного кирпича,
убрав несколько стен, чтобы создать открытый план этажа, и продавая полученный
результат как жилые / рабочие студии. Кармелла рассказывала, что поселилась здесь,
потому что незаконченных чердаков на Манхэттене больше не осталось. Временно. Но
Лора знала, что дизайнеру не хватит
многолетней грязью и сквозняками.
Обычно в это время, Кармеллы дома быть не должно, но у Лоры было ощущение, что
известие о том, что Джереми в больнице, начисто отбило у всех желание работать. И она
была права. Швейцар позвонил Кармелле и отправил Лору на четырнадцатый этаж.
За пять прошедших с её последнего посещения лет, в коридоре ничего не изменилось. Та
же бледно–желтая краска. Те же цементные полы. Оригинальные латунные ручки.
Металлические двери с серой отделкой. Яркое освещение. Все это создавало впечатление,
что вы вошли в совершенно лишенную роскоши комнату, которая сама по себе кричала
роскошью.
Лора постучала, и дверь распахнулась.
Студия была такой же, какой она помнила, оформленная в стиле, полностью
противоположном декору коридора. Гостиная была окрашена в баклажан с горчичной
отделкой. На одной стене были нарисованы ветки слив и мох с золотыми вставками. На
окнах висела дамасская тюль с контрастными блестящими и матовыми узорами. Такая же
ткань украшала кушетки. Неиспользуемые медные горшки висели на открытой кухне, а в
столовой были темно–бордовые и бордовые шерстяные ковры.
Если приглядеться внимательно, то взгляд мог натолкнуться на горы одежды, разбитые
на набольшие кучки, как будто кто–то задумал рассортировать одежду на «можно
оставить» и «срочно выбросить». Самое интересное. Что этот кажущийся беспорядок
ничуть не портил общей картины, а только украшал её.
Кармелла стояла за кухонной стойкой, глядя на пустой кусок тыквенного линолеума,
прижимая телефон к уху. Она увидела Лору в дверях, махнула ей, и продолжила что–то
говорить по–итальянски. Она перешагивала с ноги на ногу, ее тон резко менялся от
умоляющего до объяснительного. Лора присела на подлокотник дивана, и Кармелла,
словно пораженная блестящей идеей, выхватила бутылку вина из буфета и штопор из
ящика. Вручив Лоре бутылку и нож, она крикнула в телефон «Нет» и продолжила
тараторить по–итальянски.
По–итальянски открыв вино, Лора успела как раз к окончанию разговора.
– Клянусь Богом, – сказала Кармелла, снимая два сверкающе чистых бокала с прилавка.
– Семья подобна бедствию. Они поднимают вас, чтобы вы стали тем, кто вы есть, а затем
обвиняете вас в этом всю оставшуюся жизнь. Налей мне, пожалуйста.
Лора налилась и спросила.
– Сегодня нет работы?
Кармелла взмахнула рукой.
– О, кто знает? Шелдон выгнал всех. Он вошел… – Она сделала широкий взмах рукой. –