Мертвый и живой
Шрифт:
Джоко сидел сухим. Мчался сквозь дождь, но оставался сухим.
В ночи ветер тряс деревья. Тряс сильно. Почти так же сильно, как безумный пьяница тряс Джоко, крича: «Убирайся из моего сна, уродище, убирайся из моего сна!»
Ветер бился о борт автомобиля. Шипел и что-то бурчал в окно.
Джоко улыбнулся ветру.
Улыбка доставляла ему приятные ощущения. Выглядела, правда, не очень. Однажды он улыбнулся зеркалу, поэтому знал, как выглядит его улыбка. Но ощущения она вызывала приятные.
– Знаешь, что? – спросил он.
– Что?
– Знаешь,
– С того момента, как сел сюда.
– И как давно?
– Больше получаса.
– Удивительно.
– Это твой рекорд?
– Должно быть. Прошлый равнялся двадцати семи минутам.
Может, расслабиться помогла Джоко одежда. Ему нравились штаны. Они закрывали тощий зад и колени, над которыми смеялись люди.
Перестав трясти Джоко, безумный пьяница закричал: «Что это за колени? От таких коленей меня тошнит! Никогда не видел коленей, от которых меня тошнило бы. Ты – уродище с вывороченными коленями!»
Потом пьяницу вырвало. В доказательство того, что колени Джоко вызвали у него тошноту.
Эрика была дисциплинированным водителем. Вела машину, целиком сосредоточившись на дороге. Смотрела прямо перед собой.
Она думала о дороге. Но и о чем-то еще. Джоко мог это сказать. Он уже умел немного читать ее сердце.
В свою первую ночь он нашел несколько глянцевых журналов. В урне. Прочитал их в проулке. Под фонарным столбом, который вонял кошачьей мочой.
Одна статья называлась «Ты можешь научиться читать ее сердце».
И для этого не требовалось вскрывать ей грудь и вырезать сердце. Что радовало. Джоко не любил крови.
Ему нравилось сердце внутри, где оно требовалось организму. Не снаружи, где он мог его видеть.
В любом случае, журнал рассказал Джоко, как читать ее сердце. Поэтому теперь он знал – что-то тревожит Эрику.
Тайком наблюдал за ней. Исподтишка бросал на нее короткие взгляды.
Эти тонкие ноздри… Джоко хотелось бы иметь такие ноздри. Не эти конкретно. Он не хотел забирать ее ноздри. Джоко просто хотел ноздри такие же, как у нее.
– Тебе грустно? – спросил Джоко.
В удивлении она посмотрела на него. Потом взгляд Эрики вернулся к дороге.
– Мир такой красивый.
– Да. Опасный, но красивый.
– Как бы мне хотелось принадлежать к нему.
– Так мы здесь.
– Быть в нем и принадлежать – не одно и то же.
– Как быть живым и жить, – кивнул Джоко.
Она вновь глянула на него, но промолчала. Смотрела на дорогу, дождь, движущиеся дворники.
Джоко надеялся, что не сморозил какую-то глупость. Но он был Джоко. Джоко и глупость шагали рука об руку, как Джоко и… уродство.
– Есть штаны, которые делают тебя умнее?
– Как штаны могут сделать кого-то умнее?
– В этих я красивее.
– Я рада, что они тебе нравятся.
Эрика убрала ногу с педали газа. Надавила на педаль тормоза. Они остановились.
– Джоко, посмотри.
Он приподнялся. Вытянул шею.
Олени неторопливо пересекали шоссе. Олень, две самки, олененок.
Ветер тряс деревья, шуршала высокая трава.
На длинных и тонких ногах олени вышагивали, как танцоры, точно выверив каждый шаг. Вот она –
Золотисто-коричневая шерсть самок. Коричневая – оленя. Олененок цветом не отличался от самок, но добавлялись белые пятна. Хвосты, черные сверху, белые снизу.
Узкие благородные морды. Глаза, обеспечивающие чуть ли не круговой обзор.
С высоко поднятыми головами они посмотрели на «Мерседес», все только по разу. Они не боялись.
Олененок держался рядом с одной из самок. Уйдя с дороги, более не освещенный прямыми лучами фар, в сумраке, он принялся прыгать в мокрой траве.
Джоко наблюдал, как олененок прыгает в мокрой траве.
Еще один олень и самка. Дождевая вода блестела на рогах оленя.
Джоко и Эрика наблюдали в молчании. Да и что они могли сказать?
Черное небо, льющийся дождь, темный лес по обе стороны дороги, трава, много оленей.
Что они могли сказать?
Когда олени ушли, Эрика вновь поехала на север.
– Быть и принадлежать, – прошептала она какое-то время спустя.
– Может, достаточно быть, – предположил Джоко. – Все тут такое красивое.
Хотя она повернулась к нему, он на нее не посмотрел. Не хотел видеть ее грустной.
– В любом случае, – добавил он, – если кто-то не принадлежит к этому миру, нет двери, через которую его могут отсюда выбросить. Никто не может забрать у него этот мир и отправить его куда-то еще. Самое худшее, что могут с ним сделать, – убить. Вот и все.
Эрика какое-то время молчала.
– Маленький друг, ты не перестаешь удивлять меня.
Джоко пожал плечами.
– Я как-то прочитал несколько журналов.
Глава 61
На душе у Виктора скребли кошки, но при этом он сидел в «Мерседесе S600», лучшем автомобиле мира. Его костюм стоил больше шести тысяч долларов, часы – больше ста тысяч. Он прожил 240 лет, большую их часть – в роскоши, никто в истории человечества не мог похвастать таким количеством достижений, побед, триумфов. Хватало в его жизни и приключений, и волнительных событий. Познал он и сладость власти. Оценивая сложившуюся ситуацию и отдавая себе отчет в том, что вскоре может умереть, Виктор обнаружил, что судьбоносное решение, которое ему предстояло принять, дается ему гораздо легче, чем он ожидал. Ему не оставалось ничего другого, как пойти на крайние меры, потому что если бы он умер, мир понес бы невосполнимую утрату.
Он был слишком умен, чтобы умереть.
Без него будущее человечества выглядело бы слишком уж тусклым. Шанс установить порядок в бессмысленной Вселенной умер бы вместе с ним, и хаос мог править и править, до скончания веков.
Виктор воспользовался установленным в салоне телефоном, который активировался голосом. Позвонил в общежитие обслуги своего особняка в Садовом районе.
Трубку взяла Бета по имени Этель, и Виктор велел ей немедленно позвать к телефону Джеймса. Джеймс занимал третью ступеньку в иерархии персонала особняка, после Уильяма и Кристины, которые уже умерли. Ему предстояло занять место дворецкого. Если бы не навалившиеся события последних двадцати четырех часов, Виктор еще вчера объявил бы Джеймсу о его новом назначении.