Мертвый мир - Живые люди
Шрифт:
Этот взрыв, раздавшийся и зародившийся неожиданно, обдал волной и так жаркого воздуха, а хор криков, какой напоминал небесную группу певцов, почти резал уши, пробираясь по каналам головы к мозгу, вгоняя тебя в ступор. Я видела, кажется, очертания силуэтов, что панически мелькали в автобусе, я видела, как кто-то, полыхающий и израненный, хромающий и чуть двигающийся, отползал от грузовика. Я видела, как щепки, камешки и другие части разлетались во все стороны, словно огни фейерверка. Но я не могла поверить, что это был тот самый автобус, в каком остались некоторые одноклассники, в каком совсем недавно была и я.
Когда шок спал,
Где-то вдали послышалась сирена.
Ноги подкосились от страха, а я так и осталась сидеть на тротуаре, чувствуя, скорее, как дрожат колени. Люди боялись подходить к полыхающему школьному автобусу, все еще прижатому к стене магазина грузовиком, а звуки стали какими-то отдаленными и не столь важными - словно кто-то убавил громкости на телевизоре. Моменты, лица, слова - всё перемешивалось и искажалось, а мысли пытались подогнать факты и картинки под желаемую теорию. Может, это был сон?
Перед глазами замелькало веснушчатое лицо одноклассника.
– Эй, Блэр, ты в порядке?
– голос Джина был громким, в отличие от остальных шумов, но все же дрожал. Парень явно был напуган, ошеломлен, не понимал всей ситуации, но этот его привычный жест, когда он лохматил свои жесткие темные волосы ладонью, почти что вселял надежду.
– Ты слышишь меня? Посмотри, сколько пальцев я показываю?
– Два… всё в… - подобные попытки Джина казались глупыми и слишком уж ребяческими, однако договорить, мотая головой, мне не дали. Откуда-то со стороны до слуха донесся истерический вопль раненного животного, какое осознало малость последних секунд жизни. Мистер Джонс, чья форменная голубоватая рубашка была пропитана потными пятнами и следами от кофе или кетчупа, вцепился мозолистыми руками в собственные волосы. Казалось, он пытается вырвать их с корнем.
– Там были дети!
– слюна стекала по губам, исказившимся в уродливой гримасе сожаления, глаза не отражали ничего, но в то же время каждую еле заметную эмоцию. Водитель школьного автобуса то бросался из стороны в сторону, то падал на колени, колотя руками твердый асфальт, то вновь заходился в истерическом крике.
– Школьники, они были в автобусе! Они горят!
Шипение полицейской рации, чей обладатель не знал, куда кидаться, казалось совсем незаметным среди всей какофонии, а сам представитель закона и вовсе растерялся. Его глаза забегали, руки тянулись то в одну сторону, то в другую, обличая противоречивое желание и неуверенность, а хор криков из огня наконец смолк. Теперь кричали лишь свидетели взрыва, на чьих глазах на землю повалилось обуглившееся тело, выбравшееся из полыхающего автобуса. Даже если бы кто-то из нас захотел, он бы никогда не узнал, кем являлся этот “уголек”.
Про бродягу все забыли, теперь переключаясь на школьный автобус. Вернее, на то, что от него осталось.
– Сохраняйте спокойствие!
– выпалил мужчина в форме, выходя на дорогу. Правая рука полицейского
– Господи!
– я почти вцепилась в рукав рубашки Джина Янга, подскакивая с асфальта, рефлекторно отворачиваясь и жмурясь. Руки покрылись холодным потом, а нижняя губа непроизвольно задрожала. Казалось, вся Коламбус-стрит превратилась в минное поле.
Представитель закона так неожиданно вышел на проезжую часть, что автомобиль, заставивший тело полицейского подлететь в воздухе, делая несколько “сальто”, не успел даже затормозить. Глухой удар, к сожалению, не пробудил меня, не выудил из заторможенного мира остановившихся часов - я по-прежнему видела ситуацию расплывчато и нереально -, однако дал пинок сознанию, вынуждая шире открыть глаза. Тело полицейского напоминало пластилинового красного человечка, слепленного ребенком дошкольного возраста, - его руки да и ноги были вывернуты под неестественным углом, переполненный ужасом взгляд застыл на уровне дороги, а значок помощника шерифа и вовсе отлетел в сторону.
Люди, наверное, очень похожи на муравьев - слишком быстро скапливаются вокруг чего-то интересного и “сладкого”. Толпа, созерцающая сперва бродягу-шутника, теперь разделилась, пытаясь сделать хоть что-то с телом полицейского, какой умер мгновенно. Поверьте, это не походило на то, что он мог притвориться спящим или больным.
Я впервые ощутила то чувство, какое описывается в книгах: ты слышишь собственное биение сердца, собственное дыхание, успевая удивляться лишь тому, как быстро и громко орган стучит в твоей груди. Казалось, я поплатилась за свое излишнее равнодушие, теперь испытывая все проблемы и страхи человечества на своей шкуре: мои знакомые сгорели, мне самой было страшно и в то же время радостно от того, что удалось спастись, вокруг царил полнейший хаос.
Неожиданно меня почти толкнуло в сторону, заставляя чуть ли не повадиться на асфальт, и словно в замедленной съемке - будто часовые стрелки действительно оказались невероятно медлительны и ленивы - я зациклилась на лице Кловер Эйбрамсон, что неслась куда-то вперед, не замечая дороги. Подруга столкнулась со мной плечом, заставляя отшагнуть в сторону, но даже не остановилась, чтобы извиниться. Глаза брюнетки были переполнены страхом и безумием, она даже не видела, куда так сильно торопиться, порой спотыкаясь, падая и вновь срываясь с места. Она напоминала кролика, бегущего из лесной чащи от сжирающего дерево за деревом огня.
Я вспомнила, как несколько минут назад Кловер протягивала руку к лучшей подруге, что осталась сидеть в школьном автобусе, отрицая любые бунтовские движения. В одно мгновение из памяти стерся образ той девушки, недовольно мотающей головой, и получилось так, что Эйбрамсон тянула руку к пустому окну школьного транспорта..
На перекрестке, какой мы пересекли недавно, сидя еще в целом автобусе, на полной скорости пронеслась машина пожарной и скорой. Но они оставили наш уголок несчастий без внимания. И это пугало. От одной мысли, что нечто похожее происходит где-то еще, в другой части города, кровь словно застывала, в руки становились до безумия холодными и бледными.