Мертвый разлив
Шрифт:
– Знаешь, друг мой, – произнес крепыш церемонно, – вчерашним вечером я смог наконец обобщить скопившиеся факты и соорудить диаграммки, характеризующие погодные изменения, темпы строительства, а также переустройства соцструктур Крепости. И что забавно: все они, в пределах погрешности, упираются в одно время. А осталось до него всего-то несколько недель.
– И что затем? – спросил Вадим, разглядывая выложенные перед ним картинки. – Не прикидывал?
Гога пожал тяжелыми плечами.
– Видимо, количественные изменения породят новое качество, – сказал он. – Но вот какое?
–
– Господи, Вадим, откуда у меня такая статистика!
– А что сделается с мозгами тивишных наркоманов, не прикидывал?
– Пытался, конечно, – хотя и здесь не густо с данными… Кстати, мой дорогой, имей в виду, что вокруг тебя картинка искажается – и сильно! Твое окружение хоть как-то сопротивляется общей тенденции.
– Что, дела настолько плохи?
– Отвратительны.
– А диаграммку вычертить не пробовал?
– Ну, как тут оценишь параметры! Да и в чем считать забалделость?
– В “режах”, – предложил Вадим. – Или в “ларах”, – он кивнул на Ларису, оживленно щебечущую в дальнем конце комнаты. – Во всяком случае, – прибавил Вадим, – я рад, что твои построения во многом совпадают с моими ощущениями. Союз интуитивиста и систематика – это страшная сила!
– Правда, никто почему-то не боится, – проворчал Гога. – Для большинства куда убедительней наши кулаки. – И со вздохом покосился на собственную кувалду, по самые косточки поросшую черным волосом. – Что делать-то будем, Ваденька? Что мы вообще сможем за этот срок!..
– Лично я намерен смотаться на Бугор, – сообщил Вадим. – “Давно не бывал я в Донбассе”. Проведу уик-энд на природе, закачу себе эдакий пикничок. Как на это посмотрят твои системы?
– Мои системы сильно опасаются, что на таком пикнике могут слопать тебя, – серьезно сказал Гога. – Слышал про загородное зверье? У моей супруги дядя – фермер, недавно навещал. Так он нам порассказал!..
– По крайней мере, прогулка обещает быть занятной, – беспечно откликнулся Вадим. – К чему пугаться до срока? Будем переживать неприятности по мере поступления.
– Как бы ты сам не “поступил” – к кому-нибудь в желудок, – мрачно предостерег крепыш. – Вадим, я не шучу! Там и вправду опасно.
– Пся крэв, Гога, а где сейчас спокойно? Если уж ко мне на квартиру заглядывали!.. Кстати, поостерегся бы, – сказал Вадим. – Кто знает, “по ком звонит Колокол” – не по тебе ли, человече?
– А если и так, куда я денусь – “от жены, от детей”?
– Как бы ты вместе с ними не делся! – безжалостно добавил Вадим. – Сам знаешь, иногда пропадают целые семьи. Серьезно, Гога: прими меры!
– Ответный шар, да? – хмыкнул тот. – Вообще, конечно, не худо бы просчитать и такой вариант.
– Во-во – просчитай. А по возвращению я с тобою свяжусь, обменяемся воскресными впечатлениями.
Отложив картинки, уже прочно запечатлевшиеся в памяти, Вадим снова принялся за пайку, не жалея казенного припоя. Присутствие созерцающего Гоги нисколько не тяготило его – тем более, что тот никогда ни о чем не расспрашивал (в отличие, скажем, от Тима).
– Что мне в тебе нравится, так это лень, – с ухмылкой заметил гость. – Сколько за тобой
– Просто я несуетливый, – похвалил себя Вадим. – И расчетливый. Думаешь, вот так же я не считал и деньги – пока они у нас были?
– Что же, Вадичек, удачи! – пожелал русо-кавказец, поднимаясь. – До сих пор тебе на нее везло.
Ему на смену тотчас же заявился Никита, и сегодня он выглядел суровей обычного.
– Знаешь что, Вадим, – сообщил старожил с накопившейся за сутки угрозой, – а ведь я вчера в “ищейки” поступил!..
Со вздохом Вадим развел руки, будто сдаваясь.
– Ну, вот он я, – сказал он. – Зачем далеко ходить? Образцовый же вражина: к режиму нелоялен, исторической вины не признаю, за отца и остальных предков отдуваться не желаю, на происхождение и прочие истоки плюю, исконных прав старожилов в упор не замечаю… Ну сдай меня, куда следует! И много тебе за это отвалят?
– Разве в этом дело? – оскорбился Никита. – Дело в принципе, в справедливости!.. В правде! Мне лично не надо ничего, ты же знаешь.
– Ах, Никитушка-Никита, бескорыстный ты наш! Тянешь тебя, тянешь к этой самой правде, а ты словно мячик на резинке. Сколько я на тебя времени потратил, и нервов? Говорил же тебе: не смотри тивишник – “козленочком станешь”. Вот и допрыгался до “ищеек”… коз-зел!
Последнее слово, впрочем, Вадим произнес мысленно: зачем обижать хорошего, в общем-то, человека? На свою беду, Никита был прост душой настолько, что мог настраивать ее в унисон только с немногими, а прочие выпадали за круг подобия . Действительно, такая “простота” хуже воровства. И разве он не старался поспеть за Вадимом? А тут еще и тивишник, чтоб ему!..
– А почем знать, – угрюмо спросил Никита, – на чьей стороне правда? Может, на нашей? А, брат-товарищ Вадим? Ты что, ее купил – правду-то?
– Милый мой, правда, как и совесть, не может быть на чьей-нибудь стороне – это общее достояние. И только начинается разделение людей на породы – будь уверен, правдой тут не пахнет. А уж справедливость – такое зыбкое понятие!.. Не говоря о принципах. Они-то и вовсе нужны лишь тем, у кого недобор совести. Или, говоря иначе, нет в душе бога.
Тяжко задумавшись, Никита ушел, но Вадим уже не верил, что напряженные раздумья к чему-нибудь старожила приведут – при всей его честности и добродушии. Сколько “братьев” тянут Никиту с другой стороны – против одного-то Вадима! Такие вот бедняги, наверно, и преобладают в осатанелых толпах погромщиков, затаптывающих жертвы в грязь и кровь. Уж очень легко они сплачиваются в стадо, увлекаясь общим Резонансом, и что проку в последующих угрызениях?
Потом пришел Толян, давно поглядывавший в сторону Вадима из своего начальского угла. Привычно расселся на гостевом табурете.
– Знаешь, да? – негромко спросил он. – Оросьев к режимникам перебрался.
– Как же, виделись, – подтвердил Вадим. – Растут кадры – прямо на глазах!
– Может, и к лучшему? Без надзору-то.
Вадим усмехнулся.
– Чего? – насторожился Толян.
– Стукач ушел, да здравствует стукач!.. Свято место пусто не бывает.
– Думаешь? И кто же теперь?