Мертвый среди живых
Шрифт:
В здании сейчас тихо, и только когда Уэнделл пытается шевельнуть ногами, слышно, как трещат кости. Он представляет себе полицейских, стоящих у двери его квартиры.
Удары прекратились. Но напавший испуган. Миссис Мур, должно быть, что-то слышала — конечно, что-то слышала, — потому что порой ночами, когда они с Марсией лежали в постели, слышно, как их соседка, записывая в дневник рецепты, читает их вслух: «Щепотка мускатного ореха…»
Уэнделл с Марсией настолько чувствуют присутствие соседки, что, занимаясь любовью, часто сдерживают
Уэнделл слышит, как теперь стучат в холле.
Но стучат не в его дверь, а к миссис Мур.
Потом следует длительное молчание.
Уэнделл слышит голоса со стороны стены миссис Мур.
Она говорит слабо, но внятно:
— Конечно, понимаю, вам нужно проверить мою квартиру, офицер.
Проклятая стена так плохо заделана, что иногда ночью серебристый луч света пробивается из квартиры миссис Мур. Стена очень тонкая, и миссис Мур передвинула телевизор так, чтобы он не мешал Наям, когда те ложатся спать.
Еще один голос, офицера, теперь это шутки:
— Миссис Мур, мы хотим удостовериться, что большая сильная дама вроде вас не бьет какого-нибудь беднягу в задней комнате.
И все смеются: «Ха-ха-ха-ха!»
«Это не в ее квартире! Загляните в мою!»
— По-моему, телевизор работал на всю катушку, — говорит Эстель Мур, и Уэнделл крепче зажмуривает глаза, понимая, что полицию вызывал кто угодно из этого квартала, но не эта соседка. Когда включен этот чертов телевизор, ей никогда ничего не слышно.
«Я здесь, здесь!»
Полицейский говорит:
— Нет проблем, — а миссис Мур настойчиво твердит:
— Принесу вам, ребята, домашнего штруделя. Простите, что вам пришлось сюда приехать впустую, офицер Воорт.
«Нетнетнетнетнет!»
— Я бы скорее нашел «ничего», чем «что-то», — заверяет полицейский по имени Воорт. А мужчина постарше почтительно говорит:
— Дама, я всякий раз возвращаюсь ни с чем.
Разве они не проверяют адрес, прежде чем войти?
Да нет, не проверяют, потому что теперь полицейские треплются в ожидании штруделя. Должно быть, миссис Мур отправилась на кухню.
Уэнделл чувствует прижатый ко лбу глушитель, а ужасный смех за стеной продолжается.
— Едешь с кузенами на стадион Ши, Воорт?
— Да, как и каждый год в свой день рождения.
— Думаешь, «Метсы» сделают «Эйгьюлэр»?
— «Манхэйм» не умеет отбивать мяч. Да еще, если в первый раз публика освищет их, они начнут злиться. В высшей лиге им делать нечего.
«Этого не может быть».
— Два пива… две сосиски с кетчупом и перцем.
Чужак облегченно вздыхает.
— Конрад, может быть, нам следует проверить другие квартиры?
Но Воорт не будет этого делать — он хочет успеть на бейсбол. И говорит:
— Целыми неделями идут ложные вызовы.
И вот возвращается миссис Мур, обращаясь к посетителям
— Зиплок для вас и для вас, офицер. Только не съедайте весь сразу, иначе будет плохо с желудком.
Спустя некоторое время из квартиры соседки уже не слышны звуки. Человек в маске отходит от окна, и его походка становится легче. Под маской, знает Уэнделл, он улыбается.
— Если расскажешь кому-нибудь о случившемся, — говорит мужчина, подбирая фото Марсии с Беном и пряча в карман, — я вернусь. Покажись врачу. Ты действительно ничего не знаешь, жалкий слюнтяй.
Он идет в ванную и вскоре выходит оттуда в чистых джинсах и желтой ветровке; в руках — пластиковая сумка, которая, видимо, набита грязной одеждой. А вот фотография задерживается в памяти Уэнделла. Кажется, она была снята миллион лет назад. Этот пляжный снимок сделан на Лонг-Айленде. Там шерстяное одеяло и ведерко с бутылками холодного чая. Там игра в мяч на пляже и диск Фрисби. Марсия улыбается Бену.
Полицейский ушел, уехал на свой бейсбол, и с уходом Воорта живой Уэнделл — вернее, та часть его, которая не болит, — умирает. Последний удар был нанесен полицейским. Существующее зло всегда ниспосылалось, но до сегодняшнего дня Уэнделл думал, что люди заинтересованы в борьбе с ним.
«Я должен бросить Марсию и Бена; нельзя им ничего рассказывать, нельзя рисковать — иначе этот человек решит, что я проболтался».
Когда незнакомец снимает с Уэнделла наручники, тот шепчет:
— Я был учителем.
И все-таки с самим собой он говорить может.
Так отныне и будет.
Глава 12
— Заходи, командир, — говорит Эйден Прайс шесть лет спустя.
Голос низкий и угрожающий — именно таким Уэнделл его и помнит. А лицо поразительно доброе, несмотря на дрожь от страха, который несет присутствие Прайса. Уэнделл идет к хорошо одетому секьюрити, поднимающемуся из-за стола тикового дерева в дальнем углу кабинета. Круглое улыбчивое лицо и аккуратная песочного цвета бородка придают оттенок достоинства. Крепко сбитое тело, двубортный костюм с иголочки от Сэвила Роу распирают бицепсы. Глаза — единственное, что видел Уэнделл до сегодняшнего дня; мигающие и голубые, они донимали его в кошмарах.
— Долбаные сенаторы воображают, что они боги, — говорит Прайс; рукопожатие твердое и радушное, но неприятное. — Они звонят, и тебе положено все бросить. Простите, что заставил ждать.
— Это не повлияло на мои планы, — говорит отец Дэли, садясь по другую сторону стола и стараясь не обращать внимания на барабанный бой сердца. — В ближайшие два часа с небольшим меня нигде не ждут.
За окном тридцать восьмого этажа по всей Второй авеню сияют небоскребы, Уэнделл мельком видит Ист-Ривер, световую арку моста Куинсборо в сторону севера. Под окном проскальзывает чей-то личный вертолет.