Мерзость
Шрифт:
Жан-Клод из своего укрытия вскинул кулак.
Оставшиеся три немца продолжали карабкаться вверх, очевидно, держась за веревки обеими руками — стрельба со стороны лестницы прекратилась.
— Щиколотки, — крикнул Дикон.
Я изо всех сил уперся «кошками» в лед карниза и обхватил щиколотки Ричарда Дэвиса Дикона — после стольких лет занятий скалолазанием ладони и запястья у меня очень сильные. Тем не менее при тренировках на ровном снегу и льду Северного седла проделывать это было гораздо легче. Дикон вытянулся вперед, как цирковой акробат, и его грязно-белый пуховик Финча заскользил по ледяному желобу, который
Я глубоко вонзил свой ледоруб в месте соединения задней стены и горизонтальной части карниза и зацепился за него локтем правой руки. Меня потащило вперед, к краю карниза, но затем зубья «кошек» нашли надежную опору. Едва не порвав мышцы и связки правой руки, я все же сумел остановить скольжение Дикона; верхняя половина его тела повисла в горизонтальном положении над обрывом.
Не торопясь, он прицелился из черного «люгера», выждал еще две или три секунды — могу себе представить лицо первого немца, вероятно, с голубыми глазами, смотрящего на Дикона с расстояния около 20 футов, — и выстрелил из пистолета. Теперь ружейные пули ударяли в ледяную стену вокруг Ричарда — снайперы явно нервничали, боясь попасть в своих, двое из которых оставались на лестнице, — но Дикон выждал еще несколько бесконечных, наполненных страхом секунд, прежде чем выпустить вторую пулю вдоль вертикальной стены льда.
— Назад! — крикнул он затем, и я изо всех сил потянул к себе его щиколотки, потом мощные икроножные мышцы, потом бедра и ягодицы, пока он не оказался у основания стены рядом со мной.
— Оба упали, — выдохнул Дикон. Затем, чуть громче: — Снежки!
Каждый «снежок» представлял собой глыбу льда весом не меньше тридцати или сорока фунтов. Во время долгого ожидания мы потратили уйму времени, чтобы найти и подкатить их к «складу боеприпасов», устроенному позади снежного вала.
Мы с Диконом по возможности ослабляли удар каждой глыбы о карниз — неважно, если от них отколются куски, — заходили за них и ударом ноги отправляли вниз по ледяному желобу. Реджи и Пасанг по нашему сигналу подавали следующую глыбу, и мы снова останавливали ее, обходили и пинком отправляли к краю обрыва.
Наш склад боеприпасов состоял из двенадцати ледяных глыб. Мы сбросили все. Крутой склон протяженностью больше 900 футов ниже того места, где начиналась лестница, был лавиноопасен.
Жан-Клод, пригнувшись, бросился к своему наблюдательному пункту. «Шмайссер» умолк — Дикон сказал, что при автоматической стрельбе у них быстро нагревается ствол, — и тишину раннего вечера в Гималаях нарушал только размеренный звук винтовочных выстрелов.
— Еще четверо готовы. Один сумел остановиться, бегом вернулся к лестнице и снова поднимается по ней, — крикнул Жан-Клод. — Движется быстро. Уже на полпути. Ближе… две трети лестницы.
Дикон кивнул, взял пожарный топор, который заранее положил у задней стенки карниза, сосчитал до десяти и двумя быстрыми ударами перерубил веревки, удерживающие лестницу.
Крик снизу был очень долгим и доставил мне огромное удовольствие.
— Давай, — скомандовал Ричард.
Я бросился к западному краю карниза, нырнул в узкий лаз, который мы вырыли здесь, и под грохот выстрелов выкатился по ту сторону снежного вала. Через несколько секунд Дикон запрыгнул в неглубокую траншею, вырытую в восточном конце.
Встретившись с Же-Ка,
— Я наблюдал, — сообщил Пасанг. — Пять человек, включая того, что упал с лестницы, мертвы. Один еще шевелится, но я почти уверен, что у него сломан позвоночник. Остальные получили травмы, но немец со «шмайссером» и еще один выскочили из-за ледяных пирамид и помогли им добраться до укрытия.
— Если вчера вечером мы не ошиблись и их действительно было двенадцать, — сказал Дикон, — то теперь осталось пять — с учетом Бахнера, которого вчера вывела из игры Реджи, — и некоторые из этих пятерых теперь не в лучшем состоянии.
— Думаешь, они отступятся и уйдут? — спросил я. Сердце мое стучало так громко, что я почти не слышал собственных слов.
Дикон посмотрел на меня так, словно я испортил воздух.
— Они не отступят, Джейк, — ответила Реджи. — Они не знают, нашли ли мы уже Перси и Майера и забрали то, что у них было, но не хотят дать нам ни малейшего шанса. Потерпев вторую неудачу, они не смогут вернуться в Германию… и даже в Европу. Судя по тому, что рассказывал мне Персиваль, их будущий фюрер не склонен что-либо прощать или забывать. Эти лучшие нацистские альпинисты получат черную метку.
— Господи, — прошептал я. — Что Майер передал вашему кузену, Реджи? Какой-то революционный прицел для бомбометания? Фрагмент креста, на котором распяли Иисуса?
— Я не знаю, что это было, Джейк, — сказала она. — Но не сомневаюсь, что для политической партии Бруно Зигля это ценнее любого прицела для бомбометания или даже Святого Грааля.
— Боши снова попытаются подняться сюда, — сказал Жан-Клод. — Скорее всего, в нескольких местах стены Северного седла. Возможно, их осталось больше пяти. В этом году они явно собрали сильную команду. Снайпер снова останется сзади, прикрывая их, пока они будут вырубать ступени на склоне. Это очень грозная винтовка и очень грозный оптический прицел, Ри-шар.
Ричард скрипнул зубами. Я знал, он винит себя за то, что оставил оружие в базовом лагере.
— Думаете, они скоро снова перейдут в наступление, мистер Дикон? — спросил Пасанг.
— Сомневаюсь, — ответил тот. Мы передавали друг другу единственный кислородный баллон с маской, который оставили специально для восстановления сил, и он сделал несколько вдохов «английского воздуха», прежде чем продолжить. — На то, чтобы вырубить ступени на гладком ледяном склоне под нами, у них уйдет не один час — они справятся с этим делом только к ночи. А еще останется последний вертикальный участок из ста футов льда. Я не уверен, что они попытаются подняться по отвесной ледяной стене через несколько часов после захода солнца.
— Скорее всего, боши не знают, что у Ри-шара было всего два патрона, в «люгере» герра Вахнера, — сказал Жан-Клод. — Выстрелы должны были их удивить, да?
— Тем больше у них причин подниматься ночью. — Я попеременно вдыхал кислород и глотал воду из термоса. После первого боя, хоть и скромного, ощущения были… странными. Я не подозревал, что после боя можно чувствовать одновременно радость, уныние и опустошение. Но самое сильное свое чувство я прекрасно сознавал: я было чертовски рад, что остался жив.