Мерзость
Шрифт:
Наша миссия тайная и незаконная, и поэтому никакие агенты в Калькутте нас не ждали. Дикон, который распоряжается деньгами леди Бромли — по крайней мере, пока «кузен Реджи» не возьмет на себя эту обязанность здесь, в Индии, — вскоре знакомит нас со словом, которое на хинди звучит как бандобаст и переводится как «организация». По всей видимости, слово бандобаст в Калькутте (где большинство населения говорит на бенгали, а не на хинди, но это почти универсальное понятие, похоже, используют во всей Индии, с ее необычайным разнообразием языков и культур) означает примерно то же самое, что бакшиш на Ближнем Востоке — взятки, необходимые для того, чтобы сделать даже простейшие вещи.
Но Дикон участвовал в первых
Ночью от станции Силда сразу за Калькуттой отправляется поезд, который называют «Дарджилингским почтовым» и на который мы должны сесть, но этот поезд — настоящий, если можно так сказать, — идет только до Силигури, маленькой фактории в самой глуши, куда мы прибываем на следующее утро в 6:30. Там мы должны пересесть на Дарджилинг-Гималайскую железную дорогу — судя по всему, узкоколейку с маленькими, словно игрушечными паровозом и вагонами, которая поднимается на высоту 7000 футов к подножию Гималаев в Дарджилинге, где проводит лето британская колониальная администрация Бенгалии. Нам предстоит проехать около 400 миль, и Дикон предупреждает, что будет очень пыльно и жарко, и в «Дарджилингском почтовом» поспать вряд ли удастся.
Это неважно. В любом случае я не собирался все время спать в поезде.
В первое же утро после прибытия пришла телеграмма от «кузена Реджи»:
ВСТРЕЧА ОТЕЛЕ ЭВЕРЕСТ ДАРДЖИЛИНГ ВТ. 24 МАРТА. С ЭТОГО МОМЕНТА ПРЕДПОЛАГАЮ ВЗЯТЬ НА СЕБЯ РУКОВОДСТВО ЭКСПЕДИЦИЕЙ.
Л./ Р. К. БРОМЛИ-МОНФОР
— «Предполагаю взять на себя руководство экспедицией», подумать только, — бормочет Дикон, неловко комкая телеграмму своими длинными пальцами и бросая ее на землю.
— Что означает буква «Л» с косой чертой? — спрашивает Жан-Клод, поднимая и расправляя листок телеграммы.
— Полагаю, «лорд», — говорит Дикон и с такой силой прикусывает мундштук трубки, что я боюсь, что он сломается. — Лорд Реджинальд-какой-то-Бромли-Монфор.
— Зачем ему сохранять фамилию Бромли? — Эти благородные англичане почти королевских кровей для меня по-прежнему загадка.
— Откуда мне знать, черт возьми? — рявкает в ответ Дикон. Он злится, что с ним случается очень редко. Мы с Жан-Клодом пятимся, шокированные его тоном. — Я лишь хочу, чтобы этот лорд Бромли как-его-там, его чертово высочество, соизволил спуститься в Калькутту со своих холмов и помочь нам бандобаст эти большие тяжелые ящики к проклятому грузовому складу на целый день раньше, вот чего я хочу, черт возьми. Это его вшивая страна, его продажная культура, где без проклятых взяток не сделаешь ничего и где, черт возьми, никто даже не может вовремя прийти на назначенную встречу. И где же этот «руководитель экспедиции», когда нам действительно нужна его жирная задница?!
Мы с Жан-Клодом переглядываемся — похоже, наши мысли текут в одном направлении. Когда годом раньше сюда прибыл Джордж Мэллори, у него не было никаких административных обязанностей, пока они не достигли Тибета и руководитель экспедиции Джеффри Брюс не заболел во время пятинедельного перехода в базовый лагерь на Эвересте. Из-за проблем с сердцем и неспособности адаптироваться к высоте даже на тибетских перевалах врач экспедиции отправил 58-летнего Брюса назад в Дарджилинг, и полковник Нортон, возглавлявший команду альпинистов, стал руководителем всей экспедиции, уступив
Последнему приходилось планировать восхождение и логистику, однако он был избавлен от более сложных обязанностей по управлению всей экспедицией — арендовать мулов, нанимать носильщиков, выполнять все требования тибетских властей и — самое утомительное — иметь дело с характерами, недостатками и внезапными болезнями всех британских альпинистов, а также пестрой команды из более чем сотни носильщиков.
Мы с Жан-Клодом смотрим друг на друга после неожиданной вспышки Дикона — я уже говорил, что за полтора года знакомства с ним ничего подобного я от него не слышал (в ответ на вопрос о логистических или технических трудностях он обычно пожимал плечами и иронично улыбался, а затем раскуривал трубку), — и я знаю, о чем мы оба думаем. Пока мы с Жан-Клодом наслаждались океанским путешествием (Же-Ка «наслаждался» им лишь время от времени, между непродолжительными приступами валившей его с ног морской болезни), Дикон был занят распределением денег и разнообразными деталями организации экспедиции и самого восхождения.
Во время плавания на военном корабле «Каледония» он ежедневно упражнялся, чтобы поддерживать форму, но у него не было времени бегать, как я, по раскачивающейся палубе. Обычно его можно было найти за письменным столом в его каюте первого класса, склонившимся над топографическими картами Эвереста и его окрестностей, фотографиями, а также рассказами (личными и в прессе) о трех предыдущих экспедициях, в их число входили многочисленные блокноты, которые сам Дикон исписал в 21-м и 22-м годах, прежде чем поссорился с Мэллори.
Мы еще на первом этапе нашего пути — готовимся к поездке на поезде из Калькутты сначала в Силду, затем в маленький городок Силигури, а затем в холмы Дарджилинга, откуда начнется настоящее путешествие к Эвересту, — а Дикон уже выжат как лимон.
И не только, понимаю я. Дикона привела в ярость высокомерная телеграмма от этого лорда Бромли-Монфора. Этот «кузен Реджи» должен был заведовать финансами нашей экспедиции по дороге из Дарджилинга к Эвересту, а не руководить ею. Я не виню Дикона за такую реакцию — я всерьез беспокоился о том, что случится, когда примерно через сорок восемь часов эти двое встретятся, — но у меня возникает неприятное чувство, что вся наша экспедиция на Эверест пребывает на грани провала. Вне всякого сомнения, это будет не первая альпинистская экспедиция, сорвавшаяся на первом этапе из-за конфликта двух человек, претендующих на лидерство. (И не последняя, в чем я мог убедиться на протяжении следующих шестидесяти девяти лет.)
Но затем мы покидаем вокзал в Силде в грохочущем, адски жарком и неимоверно пыльном вагоне первого класса в таком же грохочущем, адски жарком и неимоверно пыльном поезде, преодолевающем первую часть нашего маршрута до Силигури, и я обнаруживаю, что смотрю в окно на самый скучный пейзаж, который мне приходилось видеть: бесконечные рисовые поля, прерываемые лишь плантациями разных пальм. В поезде царит хаос — пассажиры второго и третьего класса, а также безбилетники висят во всех дверях и окнах, а также на крыше всех вагонов, за исключением вагонов первого класса. С наступлением темноты стали видны многочисленные деревни на этой бесконечной равнине — по огням тысяч костров и ламп, которые мы проезжали. Казалось, миллионы людей одновременно готовят ужин, большинство на открытом огне рядом с домом или внутри дома с открытой дверью, и — по не слишком приятному запаху, пропитывающему воздух в купе, несмотря на закрытые окна, так что движение воздуха в купе обеспечивалось лишь электрическими вентиляторами, медленно вращающимися на стенках под потолком, — становится очевидным, что и подтвердил Дикон, что большинство очагов для приготовления пищи, мимо которых мы проезжаем, топят сушеным коровьим навозом.