Мещанское счастье
Шрифт:
Лицо Леночки было именно кроткое и спокойное. Она угомонилась и сидела теперь сложа руки, не шевелясь, забыла «стихи» и «ученость». Закутавшись в мантилью, она уселась так удобно и ловко, что ей жаль было потерять положение головы, рук, стана, пошевелить ногою, – приютилась, как котенок на солнце, как дитя, которое, положив головку на руку, долго о чем-то задумается.
Но вот в душе ее непременно промелькнуло что-нибудь… Лоб ее наморщился, черные брови сошлись вместе, глаза посмотрели как-то нехорошо, и малиновые, как вишни,
– Пойдемте, Егор Иваныч, на реку.
– Пойдемте, – согласился Молотов, неохотно оставляя диван.
Они отправились на реку. Пришли.
– Нет, здесь страшно, всякий год тонут; пойдемте вон туда, на горку.
Пришли на горку:
– Нет, опять пойдемте в сад; я устала.
«Что это с нею?» – подумал Молотов.
Когда они пришли и уселись под хмелем, Леночка совсем переменилась: скучная такая, усталая, а в хорошенькие черненькие, как угольки, глазки, опущенные вниз, просто не смотрел бы: так там нехорошо, точно зависть оттуда выглядывает. Брови еще ближе сошлись; нижняя губка выдвинулась вперед. Смотрит Егор Иваныч и недоумевает. Вздохнула Леночка так глубоко, так серьезно. «Боже мой, что же это с нею?.. аи, как она постарела!» – Молотову стало жаль Леночки.
– Что за перемена с вами, Елена Ильинишна? – спросил он.
– Никакой перемены нет, – отвечала она.
– Вы такая печальная, – говорил Молотов с участием.
– Скучно мне.
– Чего же вам скучно?
– Не знаю, – ответила Леночка.
У ней стали навертываться слезы.
Егор Иваныч не знал, что делать. Ему неловко было видеть девушкины слезы, как-то совестно. Он боялся оскорбить ее нескромными вопросами.
– Отчего же? – спросил он с замешательством.
– Я думаю, оттого, что жизнь моя худая…
Молотов посмотрел с удивлением на эту бойкую, розовую, кисейную девушку.
– И живешь здесь!.. ну что здесь?.. особенно зимой – снегом занесет… волки воют… никого нету… одна маменька… Какое это житье?
– Зачем же летом зиму вспоминать, Елена Ильинишна?
– Ах, Егор Иваныч, как иногда невесело бывает! отчего это?
Молотов думал: «Ну, что я скажу?.. чего ей?.. право, какая она!»
– Я думаю, оттого, что так я росла… Что я видела? Ничего не видела… Хоть бы брат был у меня хороший… Сестра замужем и уехала…
– Ведь у вас есть брат? – спросил Молотов.
– Бог с ним, с этим братом… Отчего это братья не любят сестер своих? И другие подруги тоже жалуются.
– А вас брат не любил?
– Нет… Мы, бывало, у него не говорим, а дребезжим все… Всегда, бывало, с насмешкой, все назло… Маленькие росли, только и помню, что бил, да ломал все, да ябедничал, а отец был такой угрюмый, строгий, всегда за старших… Что-нибудь сделает худое, да на меня же и нажалуется… Прозвищ всяких надавал… Не мог азбуки выучить без колотушек… Теперь ему же маменька посылает деньги; разве это хорошо? Мужчина должен сам деньги доставать, а сестрам где взять?
Леночка
– Была одна знакомая, – продолжала она, – стала учить по-французски, так братец же отбил охоту, коверкает нарочно слова, и сестрица тоже хохочет. Ну, вот и житье!.. А строгость какая!.. всем воля, всем праздник, лишь мы никуда… У папеньки и не заикайся выехать куда-нибудь… и на маменьку прикрикнет… как можно, в самом деле?.. Разве так получают образование?.. Все сама… потихоньку и манерам выучилась, и танцевать, и моду перенимать…
– У вашего отца, я слышал, было большое состояние?
– Давно прожили, я еще маленькая была… Тогда папенька стал богу все молиться… Станет какую-нибудь спасительную книгу читать, наставления делать, а потом бранить нас… просто тоска!.. Что мне богу молиться? я гулять хотела!.. Чем я хуже других?.. Говорят, Таня Песоцкая и умная, и хорошая, и все, – ничего нет хорошего, а вот одевается хорошо, потому что богата…
«Что же это за Леночка? – размышлял с недоумением Молотов. – Сначала я думал, что она хорошенькая, наивная, бойкая провинциалка, которой ничего не стоит назначить свидание с мужчиной, которое, разумеется, ни к чему не поведет, говорить разную наивную дребедень, играть в прятки, словом: делать тысячу детских шалостей. А теперь? Ее одолевает скука жизни, ей не сойтись с подругами, ей хотелось бы… хоть брата хорошего… Кстати, сколько ей лет?» Молотов не мог определить года Леночки: «Восемнадцать ей или двадцать?»
Между тем Леночка продолжала жаловаться, и всего неожиданнее было, когда она перешла опять к брату и сказала:
– Ведь он хороший был… всем здесь девицам понравился… ловкий какой! смешил как!.. только как сестра ни любит брата, он не полюбит сестру.
Леночка замолчала.
– Что вам на это сказать? не поминайте старого – бог с ним… Можно еще поправить дело…
Леночка взглянула на него при этих словах.
– Читайте, учитесь, – продолжал Молотов и вдруг остановился, вспомнив, что юноши всегда предлагают это универсальное лекарство от всех дамских болезней.
– Я неспособная, – отвечала Леночка.
– Это неправда; вы так же способны, как и другие девицы.
– Знаете что, Егор Иваныч, одна цыганка мне предсказала, что я не буду счастлива… Ах, Егор Иваныч, как ее высекли тогда! и из деревни папенька велел выгнать ее. Я тогда еще маленькая была.
– Что ж, вы верите?
– Иногда и правда выходит. Та же цыганка предсказала, что моя сестра будет за офицером, – так и вышло.
– Но ведь ту же цыганку высекли, а она не могла это узнать…
– Да… – протяжно сказала Леночка, – а все же страшно. Зачем бы ей говорить, что вот бог тебе счастья не даст?
– Со злости.
– Ей не на что было сердиться.
– Этого нельзя знать, Елена Ильинишна.
– Ай, какая я странная! – вдруг сказала Леночка. – Зачем это я все говорила?.. Вы, Егор Иваныч, не будете смеяться?
– В ваших словах ничего не было смешного. Вы видели, как я вас слушал.
– Вам как будто удивительно было? Как я – не говорят девицы…