Месма
Шрифт:
Самсониха молча смотрела на вошедшую тяжким, немигающим взглядом, и глаза ее будто прожигали огнем – да так, что все заранее заготовленные слова вмиг вылетели из головы Антонины прочь, не оставив и следа! Испуганная женщина ощутила себя жалкой, никчемной букашкой, не способной даже слова вымолвить, пока ей того не позволят! Она так и замерла под взором этой великанши, смиренно ожидая, пока та первая скажет ей свое слово…
– Зачем пришла? – грозно спросила Самсониха без какого-либо намека на вежливость. Голос ее был под стать ее облику: будто гром небесный рокотал вдалеке. Она не предложила Антонине даже раздеться, хотя в горнице было очень тепло, и сама она сидела в домотканном платье. Сесть на стул для гостей тоже не предложила.
– За помощью…
– За помощью? – спросила она с недоброй усмешкой. – Так ведь ты уже, милая, приходила ко мне за помощью… В шестьдесят седьмом, тоже зимой это было. Али запамятовала? Приходила ко мне, дочку приводила… пригожую такую. Галкой ее звали, - голос Самсонихи неожиданно потеплел, но тут же снова сделался грозным и холодным. – Ты может, и забыла, а я вот помню! Ты тогда ответ от меня получила! Ну, и чего опять приперлась? Зачем время отнимаешь? Или что другое услышать от меня хочешь? Не будет тебе ничего другого...
Глаза Антонины забегали по углам горницы, как встревоженные мыши. Она совсем растерялась. Не думала она, что Самсониха запомнит первую их встречу, ведь она была четыре года назад! За это время столько народу у нее перебывало, и на тебе – помнит! И дочку помнит, даже имя не забыла! Вот уж действительно, ведьма – она и есть ведьма! Спаси Господи…
– Матушка…- слезливо простонала Антонина, - не погуби! Не к кому мне больше идти-то, кроме тебя! Ну что мне делать-то, горемычной, научи, подскажи! Ты ведь если поможешь, так поможешь! Что же такое творится с моей дочурочкой, с моей кровиночкой… Ведь взнуздал ее нечистый, сил никаких нет, как взнуздал! Страшно мне жутко как… И за нее, и за себя страшно! Сейчас она в Москве у меня… в институт поступила, на инженера-архитектора учится… уже годок учиться осталось, и закончит. А я ее боюсь, как чумы… Коли порча на ней, так помоги, защити, отведи беду неминучую… я никаких денег не пожалею, что хошь для тебя, родимой, сделаю, служанкой-рабыней твоей стану, только помоги, матушка!..На коленях тебя молю… Не погуби отказом-то, не оставь меня, горемычную...
Антонина тут же рухнула на колени и поползла по ковровой дорожке, норовя припасть к Самсонихиной ноге, приложиться к ней, будто к иконе. Но великанша не дала ей дотянуться до себя.
– Довольно! – рявкнула Самсониха громовым голосом, да так хватила кулаком по столу, что старое дерево загудело-застонало от удара. – Встань! Нечего мне тут коленками по полу елозить, у меня и без того чисто… Подымайся, говорю!
Антонина, перепуганная ее громовым криком, торопливо вскочила на ноги. По щекам женщины обильно бежали слезы. Она не сводила с колдуньи полных ужаса и неподдельного отчаяния глаз, и Самсониха, кажется, немного смягчилась.
– Вон стул стоит, видишь? – сказала она хмуро. – Присядь, не торчи перед глазами, как бельмо.
Это был уже добрый знак. Антонина робко присела на краешек. Не сводя глаз с хмурого, как декабрьский день, лица колдуньи, заискивающе прошептала:
– Я ведь не с пустыми руками-то пришла… Вот денежку принесла тебе, матушка…- Антонина залезла рукой в карман кофты, прыгающими пальцами достала несколько десятирублевок, сложила их вместе, аккуратно положила на середину стола. – Это задаток пока… Все, что дома у меня было…
– Заткнись! – прозвучал короткий ответ, будто кнутом щелкнули.
Антонина испуганно умолкла.
Пока Самсониха угрюмо и сосредоточенно молчала, уставившись глазами в стол, Антонина немного успокоилась. Она вдруг погрузилась в воспоминания о своем первом визите в этот дом…
Мытарства Антонины начались еще в 1965 году, после того, как Галка чуть не убила ее, так шмякнув о кухонный пол, что сбежались соседи. После этого она стала панически бояться дочери. Поведения Галки теперь никак нельзя было предсказать: то
Мать с дочерью стали ходить по врачам. Все без толку, врачи ничего не находили – Галка была совершенно здорова! Один профессор высказал подозрение на шизофрению… но дальше дело не пошло.Если Галку положат в психбольницу, кто ее потом в институт-то примет? Ее попросту к экзаменам не допустят, и останется она дома, на шее у матери… и чем это для Антонины закончится, не ведает никто. От больницы отказались, стали ходить по бабкам, да знахаркам…
Те и воду какую-то пить ей давали, и заговаривали девушку, и снадобьями всякими-то ее пичкали – все было бесполезно! Становилось даже хуже: припадки у девушки участились, и как-то зимним утром она едва не выкинула Антонину из окна. Стекло разбили, и этим все кончилось: Галка вовремя успокоилась – так же внезапно, как и внезапно вышла из себя.
Потом пришел черед церкви. Антонина в Бога никогда не верила, смеялась-издевалась над верующими, и мысли не допускала, что сама пойдет когда-либо молиться; но – вот пришла беда, и стала она ревностной богомолкой.
И на исповедь ходила, и земные поклоны в церкви била, и службы долгие стояла… все окрестные храмы объездила, что в округе сохранились еще после давних большевистских погромов, и что же? А ничего. То ли священники попадались ей бесталанные, знающие только, как деньги с просящих брать, то ли Господь не желал слышать ее – бывшую атеистку воинствующую. Никакого проку.
Антонина осунулась, похудела, стала пугливой, как робкая лань, боялась даже собственной тени! Стала нервной, вспыльчивой… то плакала тихо в углу, то срывалась на крик без видимой причины.
Тогда-то кто-то и рассказал ей про Самсониху, которая, оказывается, живет недалеко совсем, тут же, в их районе, в селе Подгорное! Рукой подать до нее. Галка закончила школу в 1966 году, и еще год жила дома – в институт побоялись соваться, ибо приступы следовали один за другим. Открылась у Галины и еще одна особенность: неутолимая жажда крови, да не просто крови, а живой, настоящей, человеческой! Особенно она жаждала крови молодых мужчин, в чем как-то легко и призналась ошеломленной матери… В общем, вскоре после встречи нового, 1967 года, поехали мать и дочь в Подгорное к Самсонихе…
И тут Антонину ожидал еще один кошмар.
Приехали, отстояли длиннющую очередь. Правда, времени даром не теряли, много чего наслышались про Самсониху: и там она помогла, и тут она исцелила, и от порчи избавила, и будущее кому-то предсказала, от кого-то беду отвратила… Все делала, разве что мертвых из могил не поднимала. И тогда Антонина поняла: не поможет Самсониха, стало быть – никто уже не поможет.
Колдунья приняла их приветливо, и хоть напугала она Антонину своим громадным ростом и суровым видом,но Галка ей понравилась. Угостила ее Самсониха яблочным пирогом и сказала ей ласково: