Мессия
Шрифт:
Бармен перепрыгивает через стойку и хватает Реда за плечи. Ред разворачивается, хватает свою куртку с табурета, но в остальном не оказывает сопротивления. Он позволяет бармену отвести его к выходу и грубо вытолкнуть на улицу и идет домой, не оборачиваясь, не переживая, не нервничая, а просто размышляя о том, как порой приятно съездить кому-нибудь по морде.
98
Воскресенье, 20 декабря 1998 года
Чертеж на столе Томаса Фэрвезера испещрен
Архитектурная фирма, на которую работает Томас, проектирует кинематографический комплекс в Рияде, и Томас возглавляет группу проектировщиков. Недавно он доверил одному из младших сотрудников самостоятельный элемент проекта (должны же люди набираться опыта), а теперь ему приходится исправлять все ошибки дома, в свободное время. Отсюда и красные линии.
За спиной Томаса компьютер создает трехмерную модель проектируемого комплекса. На проработку программы требуется несколько часов.
Томас смотрит на часы. Без четверти двенадцать. Остывший кофе плюхает в чашке, когда он подходит с ней к окну и смотрит на улицы Хемпстеда.
В мегаполисе, сложившемся из отдельных поселений, Хемпстед на удивление хорошо сохранил свой характер. Все в нем не согласуется с остальным Лондоном. Маленькие треугольники травы на перекрестках наводят на мысль об открытой сельской местности, а не о городских улицах. Холмы, по склонам которых взбираются и сбегают улицы, являют собой полную антитезу решетчатой городской планировке. Даже уличные знаки здесь не такие, как в остальном городе: белые буквы на черных табличках, а не наоборот.
Легкий туман сыро клубится вокруг стеклянных футляров с лампами на викторианских фонарных столбах. Это еще одно отличие Хемпстеда: он является одним из немногих районов Лондона, который лучше всего выглядит как раз в промозглую и холодную погоду. Яркие солнечные лучи хороши для широких пространств, Хемпстед же состоит из петляющих улочек, темных зданий и низких деревьев. Интимный или клаустро-фобический, как ни назови, но Хемпстед лучше всего смотрится, когда в воздухе туман, а листья на деревьях роняют дождевые капли.
Резкий звук дверного звонка заставляет Томаса подскочить.
Он тихонько, босиком подходит к двери и всматривается в глазок. Полицейский, линза глазка делает его лицо искаженно широким. Томас открывает дверь на цепочке.
– Мистер Фэрвезер?
– Да.
– Просто зашел, чтобы убедиться, что у вас все в порядке.
– В порядке. А почему должно быть иначе?
– Разве к вам пару недель тому назад не заходил старший полицейский офицер Меткаф? Предупредить насчет убийцы апостолов?
– А? А, да. Припоминаю. Заходил такой. Из-за него я опоздал на встречу.
– Он говорил, что вам угрожает опасность?
– Он сказал, что орудует какой-то псих, который вообразил себя Иисусом, но что у меня больше шансов сорвать куш в лотерею, чем быть им убитым.
– Это хорошо. И тем не менее мы все равно посещаем каждого, у кого побывал офицер Меткаф, просто чтобы
– Полностью согласен с вами, офицер. Пожалуйста. – Фэрвезер снимает цепочку и открывает дверь. – Будьте моим гостем.
Полицейский заходит в дом. За плечом у него большая продолговатая сумка.
– Сменная одежда? – догадывается Томас, жестом указывая на сумку.
– Да. Моя смена заканчивается через пару часов, и потом я прямиком отправлюсь к своей подружке. И мне не хочется заявляться к ней в пропыленном, пропотевшем мундире. Запах в любви – первейшее дело.
Томас смеется.
– Не проведете ли вы меня по дому?
– Пожалуйста.
Томас ведет полисмена по первому этажу. Полицейский осматривает все замки на дверях и окнах, но не касается ни одного из них.
Они останавливаются на кухне. Полисмен ставит свою сумку на пол и шарит в ней.
– Есть еще верхний этаж, – говорит Томас. – Но мы должны быть осторожны, чтобы не разбудить...
Стремительный удар по голове, позади уха. Резкая, пронизывающая боль, а потом провал в бесчувствие.
99
Переход к сознанию настолько плавный, что несколько секунд Томас не уверен даже, что пришел в себя. Он открывает глаза, и его по-прежнему окружает темнота.
Правда, эта темнота не столь безжалостно черна, как та, что за его веками. Он может различить серое пятно там, где должно находиться окно.
Окно его спальни. Томас лежит на своей кровати. Холодок на коже его ног и груди и давление резинки вокруг талии. Его трусы. Больше на нем ничего нет. Если не считать веревок, которыми примотаны к кровати лодыжки и левое запястье.
Постепенно к нему возвращаются остальные чувства. Пульсирующая боль. Звуки его дыхания.
Но нет, дыхание доносится с расстояния нескольких футов от него, так что это не его дыхание.
Чтобы проверить это, Томас задерживает дыхание. А звуки никуда не деваются. Вдох, выдох. Спокойное, размеренное дыхание.
В комнате находится кто-то еще.
Полицейский пришел проверить замки.
Томас сгибает правый локоть на кровати и пытается приподняться. Рука, быстро прижатая к его груди, вдавливает его обратно.
Томас силится что-то сказать. Что-нибудь. Первое, что приходит ему на ум.
– Кто там?
Молчание.
– Вы полицейский?
Молчание.
– Что случилось со мной?
Наконец ответ:
– Вы ударились головой.
– Который сейчас час?
Вспышка светящихся стрелок на наручных часах.
– Десять минут первого. Полночь миновала. Уже понедельник. Ты видишь меня, Томас?
– Да.
– Не закрывай глаза. Оглядись по сторонам. Убедись, что твое ночное зрение работает.