Месть обреченного
Шрифт:
Грешным делом, я поначалу было подумал, что Тимоха остался в живых. Зная его мстительный характер, можно было не сомневаться, что он попытается достать меня из-под земли.
Занимаясь слежкой за Груздем, я откладывал нашу встречу до последнего в тщетной надежде – а вдруг Тимоха заявится в "Красную горку" собственной персоной?
Потому и не пошел сразу по адресу, который узнал у покоящегося на дне озера бандита: что если мне повезет и "Красная горка" окажется самым коротким путем к цели?
Значит, я ошибся.
Но
Нет, не похоже.
Останься Крученый в живых, Груздю первому бы стало известно о событиях на сходняке и о моем предательстве. Тимоха не такой дурак, чтобы не сообразить, кто виновен в гибели его "гостей"-мафиозо и охранников дачи.
И это значит, что Груздь просто обязан был задержать меня. Или, в крайнем случае, отправить вперед ногами к праотцам.
Почему он этого не сделал?
Как я ни пытался разобраться в этой мешанине, все теперь сходилось к одному – нужно потрошить "малину" боевиков.
Постепенно наливаясь злобой от безрадостных мыслей, я время от времени скрипел зубами. Я почти наверняка знал, что мой визит туда не пройдет так же мирно, как в "Красную горку"…
Опер
Бегая за мокрушниками, насильниками, садистами и другими отбросами общества, я даже не предполагал, что, кроме этого дерьма, бывает еще и дерьмовое дерьмо.
Ознакомившись с материалами, собранными для УБОП, как говорится, с миру по нитке – всеми райотделами города и даже службой безопасности, – я моментально отупел.
Ни хрена себе шуточки – имея на руках поименные, с адресами, списки почти всех рэкетиров, паханов, боевиков, а также их высокопоставленных покровителей, работающих на госслужбе, делать вид, что "все хорошо, прекрасная маркиза"?!
Мои милые щипачи, гоп-стопники, форточники и прочая! Как я был не прав, когда считал вас едва не наиглавнейшим злом в нашей неприкаянной жизни!
То, что я вычитал, закопавшись в ворох бумаг под грифом "Секретно", могло лишить нормального человека рассудка.
Господа воры, знали бы вы, пропивая содержимое жалких кошельков, стибренных у соотечественников, что "кое-кто и кое-где у нас порой", как поется в известной песне, ворочает такими миллионами – долларов! – что вам и не снилось.
Притом спокойно, нагло и у всех на виду, совершенно не тревожась о том, что кто-нибудь спросит откуда у них дачи, как дворцы, "мерсы" и "кадиллаки", на которых ездят только арабские шейхи, умопомрачительные наряды, осыпанные бриллиантами, на их длинноногих телках и тайные – для простого обывателя, но не для спецслужб – счета в заграничных банках с таким количеством "зелени", что на эти деньги можно по-царски прожить две сотни лет.
Короче говоря, за месяц работы в УБОП я офигел и озверел. Даже обычно жизнерадостный и веселый Баранкин как-то сник,
Я его понимал: в документах он раскопал и имя тестя, который, правда, работал тихой сапой, но рыло имел еще в том пуху…
Этот день начался по обычному сценарию: с восьми до девяти – утренний кофе в кабинете, чтобы легче усваивались суточные сводки оперативных групп, а в девять – "синклит" у начальника УБОП, где собирались только офицеры руководящего звена, начальники отделов.
Там шли разговоры настолько серьезные, что кое-кто из нас переходил едва не на шепот. Потому как те фамилии, которые мы упоминали, имели вес, способный не только отдавить нам все мозоли, но и расплющить в лепешку.
Начальником городского УБОП, как я и предполагал, поставили Саенко. Ему добавили еще одну большую звезду, и он стал полковником.
Мне Саенко не понравился с первого взгляда, еще с той поры, когда он пригласил в свой кабинет старших оперов ОУР для знакомства.
Был он невысок, коренаст, немного располневший и совершенно лысый. Раньше Саенко работал в ОБХСС и считался там докой.
Не знаю, как насчет профессиональных качеств, но по части лично-хозяйственной он был еще тот жох. Непримиримый "борец" с экономической преступностью отстроил себе трехэтажную дачу в заповедной зоне над прудом (интересно, на какие средства? при его-то зарплате…) и выцыганил у горисполкома престижную четырехкомнатную квартиру в центре на троих.
(Кроме Саенко и его второй жены, – ей было лет двадцать пять с хвостиком – там была прописана еще и теща, которая на самом деле жила где-то в сельской глубинке).
Хотя, возможно, я относился к нему предвзято – такие нынче пошли времена. Все, как в той чисто житейской прибаутке: от себя гребет только курица и бульдозер.
А что говорить про обэхээсников – у них хватательный инстинкт, бережно взлелеянный компартией, преобладал над всеми остальными, за исключением разве что жевательного.
Сегодня оперативка закончилась на удивление быстро.
– Ведерников, вы останьтесь, – сухо сказал Саенко, когда мои коллеги шумно задвигали стульями, торопясь покинуть неуютный кабинет начальника.
Глядя на его лысую башку, я с тоской вспоминал Иван Палыча: эх, поработать бы вместе с ним еще года два. Тогда меня в УБОП не затащили бы и на аркане. Рано ушел наш зубр на пенсию, рано…
Пока я предавался невольным воспоминаниям, Саенко открыл сейф и достал папку. Но не нашу, совковскую, с ботиночными тесемками, а импортную, с золотым тиснением и чем-то наподобие миниатюрного замочка с шестью крохотными кнопочками.
Зыркнув на меня оловянными глазами, он набрал выдвинутым стержнем шариковой ручки шифр, неуклюже нажимая на едва видимые пупырышки кнопок, и, будто нехотя, раскрыл это забугорное чудо канцелярской техники. – Я еще раз ознакомился с вашим личным делом…