Месть Осени

Хедвиг Надя

Я вошла во флигель, стараясь случайно не наступить на букет.

И да. Наконец-то захлопнула дверь.

* * *

В комнате было светло как днем: горели лампочки в круглой люстре под потолком, горел ночник и светильник в углу. Я грела ладони чашкой зеленого чая и гипнотизировала телефон. Ваня перезвонил пять минут назад и сказал, что был на свидании, а Антон сидит с дочкой.

– У них опять какая-то внеплановая пересменка, – объяснил он. – Фрося ушла то ли к подруге, то ли в парикмахерскую, я так и не понял.

Короче, Тоха сидит с Миланой. Он всегда выключает звук, чтобы случайно ее не разбудить. А что случилось?

Я молчала так долго, что Ване пришлось переспросить:

– Вера? Ты там?

– Ничего. Можешь написать, когда он освободится?

– Сказать, чтобы перезвонил тебе?

– Нет. Не говори, что я звонила. Просто сообщи, что он в порядке.

– Да ты скажи толком, что…

Но я уже положила трубку.

Букет лежал там же, где я его нашла. С каждой минутой в голове множились вопросы, а под ними, приправленный дурным предчувствием, расцветал страх – такой огромный, что я была почти уверена: если до ночи ничего не произойдет, он сам же меня и раздавит. Дарине даже выдумывать ничего не придется.

Я посидела еще какое-то время, прислушиваясь к глухому стуку собственного сердца и гипнотизируя молчащий мобильник. Потом встала, сгребла телефон и лежащую на столе разметку кладбища, накинула старую куртку на плечи и вышла на крыльцо.

Ночь после дождя была свежая и влажная, в воздухе витал запах хвои. Видно, ветер принес его с того участка, где еще хоронили: могилы там всегда сперва укрывали еловыми ветками. В черном небе висел тощий огрызок луны, но его хватило, чтобы осветить серо-сизые надгробия, понатыканные, как маленькие домики. Вдалеке темнели деревья с наполовину облетевшей листвой. Интересно, среди них найдется хоть одна березка?

Может, вызвать избушку, признаться Дарине, и будь что будет? Все лучше, чем ждать расплаты. Если бы это был только мой секрет…

Сунув разметку под мышку, я обошла вокруг дома и поднялась на крыльцо, точно повторяющее мое. Постучала, стараясь не оглядываться по сторонам.

– Кто таков? – раздался из-за двери скрипучий голос Лексеича.

– Это я, Игорь Алексеевич. Вопрос по работе. Можно?

За дверью что-то задвигалось, зашуршало. В щель просунулась лохматая седая голова.

– Вера? Тебе не поздно про работу-то спрашивать?

– Извините. Да, наверное… – Я отступила в темноту.

Лексеич смерил меня внимательным взглядом и шевельнул пышными усами.

– А ну заходь.

Он распахнул дверь пошире, и я вошла. В отличие от моего, флигель Лексеича был совсем как квартира: прихожая и спальня отделены стеной, вход на кухню закрывала красивая дверь с резьбой. Верхний свет не горел. Я разулась в полумраке и прошла в комнату, прижимая к груди телефон и разметку.

Что я делаю? Может, мне надо брать билет в Турцию – или где сейчас безвизовый режим – и сматываться, пока не поздно? Или все-таки попробовать связаться с Антоном? Но Ваня же сказал – он выключает телефон, пока с дочкой…

–

Что там у тебя?

Косолапо переваливаясь, Лексеич прошел за мной в комнату и зажег торшер. Он был в своем обычном спортивном костюме с расстегнутой молнией. Массивный золотой крест висел на гвозде в красном углу рядом с иконами. Там же на любовно разложенной вязаной салфеточке горела лампадка.

Я огляделась. На стенах кроме распятия висели вырезки из газет, вырванные тетрадные листки, заполненные рваным почерком. В центре возвышался накрытый льняной скатертью стол.

– Можно? – нерешительно спросила я.

Лексеич согласно тряхнул седыми космами. Я положила разметку на скатерть, рядом – телефон экраном вверх.

– Я придумала систему, как следить за всеми могилами, не выделяя какие-то отдельно… – начала я.

На самом деле систему я придумала недели три назад, но все не было повода рассказать. Лексеич посмотрел на разметку, на меня, шмыгнул своим выдающимся орлиным носом и сказал:

– Толковая ты девочка. Умная, красивая. Сколько смотрю на тебя, не могу взять в толк: что ты в нашей Богом забытой дыре забыла?

Я с трудом оторвала взгляд от экрана, пытаясь придумать правдивый ответ.

– ЕГЭ не сдала.

– И все?

Я сглотнула. Надо было все-таки гуглить билет в Турцию.

– Сдашь еще, куда он, этот твой ЕГЭ, денется… – утешительно протянул Лексеич и вдруг закашлялся так сильно, как умеют только заядлые курильщики. Странно, он же вроде не курит. – Я чаю заварил с брусникой. Будешь?

Я кивнула.

Стулья у Лексеича оказались на удивление удобными, будто были сделаны специально под меня. Пока он расставлял чашки, телефон ожил. На экране высветилось сообщение от Вани: «Он в порядке». Я почувствовала, как расслабляются плечи, живот, который я, оказывается, все это время напрягала. Откинулась на спинку стула и глубоко вздохнула.

– Дочка, ты чего? – Лексеич заглянул мне в лицо своими внимательными, все подмечающими глазами.

Я покачала головой.

Затрезвонил телефон. Антон. Мышцы живота тут же собрались обратно в тугую пружину. Все-таки Ваня проболтался.

– Он тебя обидел, что ли? – Лексеич склонил голову в сторону мобильника.

Я перевернула телефон экраном вниз. Глотнула ароматный чай.

– Это я его обидела. А он не может меня простить.

– «И прости нам долги наши, как и мы прощаем должникам нашим», – задумчиво процитировал Лексеич. – Раскаяться нужно, искренне, от сердца. Тогда и прощение придет. Ничего. Помиритесь, дело молодое…

– Угу, – сообщила я чашке. – В общем, по поводу разметки…

Я вышла от Лексеича через добрых двадцать минут. От Антона было три пропущенных и ни одного сообщения. Пробираясь домой через тускло освещенный двор, я чувствовала себя последней дурой. Сначала подняла на уши, теперь не беру трубку. А что я ему скажу? «Ко мне вернулась сила Зимней Девы»? «Мне подкинули букет из сухих цветов, и к одному пришпилен мертвый мотылек»?