Месть под острым соусом
Шрифт:
Постепенно ощущения меняются. Боль становится терпимее, и я понимаю, что начинаются потуги. Истошно ору, чтобы привлечь внимание медперсонала. Чувствую, что ребёнок вот-вот появится. Что делать? Как себя вести? Тужиться, как показывают в фильмах? Или ждать врача?
Кричу, кричу, кричу… Никто не приходит.
Куда они все подевались? Ребёнок идёт.. Но я пристёгнута наручниками и даже не смогу подхватить его, если никого рядом не окажется. Боль адская. Кажется, внутри всё разрывается.
Не сразу понимаю, что что-то идёт не так… Кричать больше нет сил… Всё тело превращается
Наконец открывается дверь и появляется врач, поливая меня отборным матом. Вокруг начинают суетится люди, проделывать со мной какие-то манипуляции. Ребёнка мне не показывают, не говорят пол. Появляются конвойные, отстёгивают наручники. Только мне теперь всё равно. Ужас медленно заполняет организм, отравляя своей безысходностью. Я уже знаю, что случилось, чувствую, хоть никто мне ничего не говорит.
Шьют долго, без наркоза, но мне не больно. Это – ерунда по сравнению с тем, как болит душа.
Мой сын был обвит пуповиной и задохнулся в родах… Если бы мне сделали УЗИ и узнали об этом заранее. Если бы со мной рядом хотя бы во время потуг были врачи. Если бы они не были пьяны. Если бы тогда я не села за руль… Если бы… Только что теперь говорить? Он умер – и ничего не изменить… Моего малыша больше нет!
Он никогда не побежит по земле своими маленькими ножками. Никогда не протянет ко мне ручки и не скажет: «мама». Он никогда не будет кататься на качелях и строить замки из песка. Никогда не пойдёт в школу.
Какое страшное слово – никогда… Моё заключение закончится, а его – нет. Он навсегда останется в этом страшном месте…
Где найти слова, чтобы выразить боль и отчаяние матери, потерявшей в родах своё дитя? Почему всё это происходит со мной? Как теперь жить?
Спустя несколько часов меня увозят обратно в колонию. Заключённых не обследуют во время беременности, медики не считают нужным возиться с ними во время родов. И тем более зэки не имеют права на полноценную послеродовую помощь. Однажды совершив ошибку, мы платим за неё непомерную цену... И никто никогда не понесёт ответственность за смерть моего малыша и мои мучения… Правосудие избирательно.
Видимо, состояние моего здоровья внушает медсестре опасения, потому что по возвращении в колонию меня не отправляют в камеру, а оставляют в санчасти. Дальше всё, как в тумане. Легче не становится, наоборот, кровотечение не прекращается, через несколько дней поднимается температура. Меня снова везут в тот же роддом, к тем же безответственным и бездушным врачам.
На сей раз ангел-хранитель сопровождает меня, я попадаю на другую смену. Врач-мужчина грязно матерится, сначала при первичном осмотре, а потом снова и снова, пока выполняет необходимые манипуляции. В колонию меня возвращают не сразу, я провожу несколько дней в роддоме под наблюдением медиков. Мне колют антибиотики и ещё какие-то лекарства, обрабатывают швы. Кто всё это оплачивает – не знаю, но подозреваю, что роддом снабжается бюджетными лекарствами, просто в тот раз их для меня пожалели.
Возможно, остроту состояния лечение снимает, но легче мне не становится ни физически, не морально. Я сломана, растоптана, уничтожена.
Пожилая
– Не плачь, деточка. Всё будет хорошо. Может, у тебя ещё будут детки. Нужно молиться и верить в лучшее.
Не могу думать о будущем. Наступит ли оно? Или будет сожжено в местном крематории вместе с тельцем моего малыша и моей душой?
Глава 9
Весна 2017 г.
Николай
Набираю номер жены и слушаю долгие гудки – не берёт трубку. Злюсь, хотя умом понимаю, что она может быть действительно занята. Работа в гостинице такая, что далеко не всегда есть возможность принять звонок. И меня это бесит. В который раз возникает мысль, что жена должна сидеть дома и ждать мужа с работы с горячим вкусным ужином. А все эти сказки про эмансипацию придумали женщины, которых просто никто не зовёт замуж. Ну или которым вообще нет дела до мужчин. Есть же женщины «чайлд-фри». Они предпочитают заниматься карьерой или путешествовать, а не менять подгузники и бегать по детским площадкам и родительским собраниям. Наверное, и «хазбэнд-фри» точно так же бывают, вот они пусть работают. Возможно, и с ребёнком у нас никак не получается потому, что Оксана слишком увлечена своей карьерой.
Прикрываю глаза – устал. Отключиться бы от всего хоть на пару часов, но не могу. Работы выше крыши, ещё и приём этот у мэра, будь он неладен. И Оксанка трубку, как назло не берёт. Набираю Алёне. Вот кто готов отвечать на звонки в любое время дня и суток. И удаётся же ей как-то совмещать работу с мужем и ребёнком. Золотая женщина.
– Алён, будь другом. Меня тут на приём к мэру пригласили по случаю дня рождения его дочери. Надо бы какую-то игрушку купить. А я в этом ни бум-бум.
– А что твоя благоверная? У неё же куча племянников – неужто не знает, во что нынешние дети играют?
– Так и у тебя есть малый, ты тоже вроде как мама опытная.
– Ник, ему всего два, и он – мальчик.
– Ну не берёт она опять трубку! А с подарком надо решать быстро, потому что приём этот уже завтра, а у меня до того две важные встречи, и голова будет забита совершенно другими проблемами.
– Ладно, не нервничай, сейчас что-то придумаю.
Жена перезванивает только через три часа.
– Ник, ты что-то хотел?
– Вообще, я хотел бы, чтобы ты брала трубку, когда я тебе звоню…
– Не начинай, сто раз уже обсуждали. Как смогла, так перезвонила. Короче. Что там у тебя стряслось?
– Нас пригласили к мэру на приём, надо было игрушку какую-то его дочери-имениннице выбрать. Пришлось поручить Алёне.
– Отлично. Вот видишь, ты и без меня прекрасно обошёлся. Завтра в котором часу?
– В пять в его загородном доме.
– Чёрт, у меня встреча с поставщиками в это время. Они из другого города приедут, чтобы контракт подписать! Ты не можешь пойти без меня?