Месть под острым соусом
Шрифт:
Молюсь, чтобы у Мамы Любы и её дочки всё сложилось хорошо…
В день икс за воротами меня встречает мама. После смерти папы она неоднократно проведывала меня в колонии, но всё равно ощущение, что не виделись с ней все семь лет.
Семь лет! Я словно попадаю на другую планету. Изменилось всё – фасады знакомых зданий, названия некоторых улиц, фасоны одежды, которую носят люди. Появилось масса новых маршруток – и я теряюсь, как передвигаться по городу. Даже выражение лиц у людей кажется теперь другим.
Когда умер папа,
На улицу выйти страшно. Кажется, все знают, что я только освободилась из колонии, и показывают на меня пальцем. Или, наоборот, брезгуют и отворачиваются. Чувствую себя прокажённой. Всё время боюсь: вдруг продавщица в магазине откажется меня обслуживать?
Мама взяла отпуск. Ходит со мной везде буквально за руку. Регистрирует, помогает оформить документы, везёт в центр занятости в надежде найти мне хоть на какую-то работу.
Сотрудница центра отводит взгляд.
– Девушка, с вашим дипломом и без малейшего опыта, да ещё и со справкой вы вряд ли устроитесь не то, что бухгалтером, но даже просто секретаршей. Поймите, если я начну предлагать вашу анкету работодателям, то у меня будут проблемы.
Вот тебе и государственное учреждение… Разве они не должны помогать трудоустраиваться таким, как я? Чем мы хуже других? Я ничего ни у кого не украла, не распространяла наркотики. Своё наказание я получила и с лихвой искупила вину. Так почему теперь такая дискриминация?
Пытаюсь искать объявления о работе на сайтах. В интернете мне трудно ориентироваться – семь лет изоляции от внешнего мира дают о себе знать. Готова идти и в швейный цех, и уборщицей в ресторан. Но стоит мне признаться, что я была в колонии, как мне сразу отказывают.
Последняя надежда – фонд помощи бывшим заключённым. Не думала, что мне придётся к ним обращаться, но ситуация с трудоустройством безвыходная.
Встречает меня грубоватая женщина с короткой, почти мужской стрижкой. Под её взглядом я сразу съёживаюсь, появляется острое желание уйти. Но на улице меня ждёт мама, и я ни за что не рискну признаться ей, что ушла только потому, что на меня неласково посмотрели.
– Проходи, присаживайся.
Несмело переступаю порог комнаты и опускаюсь на предложенный стул. Заготовленные заранее слова разбегаются в голове, как тараканы. Пока собираюсь с мыслями, женщина листает мои документы и задаёт вопросы. Грубый тон пугает и настораживает. Отвечаю односложно, внутренне готовая к шаблонному отказу.
– Думаю, ты понимаешь, что шансов найти сразу что-то по специальности, нулевые?
– Да, мне бы любую работу на первое время, потом буду подыскивать что-то более подходящее.
– Любую? Ну хорошо. В детдом нянечкой пойдёшь? Горшки убирать, посуду и полы мыть – справишься?
Я,
– Попробую. Вряд ли это труднее работы в колонии.
– Там своя специфика и свои сложности. Смотри. Работа временная –нянечка сломала ногу, а вторая в одиночку не справляется, объём там большой. Езжай прямо сейчас, поговори с заведующей. Может, сразу и приступишь.
Она выходит из комнаты и почти сразу возвращается с пакетом.
– На вот, детвору тамошнюю конфетами угости, они не избалованы, – впервые грозное лицо женщины расплывается в улыбке.
Благодарю её и отправляюсь по адресу, написанному на листке бумаги. Не совсем так я представляла себе жизнь на свободе. Думала, устроюсь помощником бухгалтера, поднаберусь опыта, а потом и полноценную бухгалтерскую вакансию поискать можно будет. А вместо этого буду полы мыть и горшки выносить за малышнёй.
Заведующая – женщина предпенсионного возраста со старомодной высокой причёской – встречает меня приветливо.
– А я уж тебя жду. У нас тут полный зашив. Сама бы пошла полы мыть, если бы не спина. Как согнусь, то сама разогнуться не могу.
Она показывает помещения, которые мне предстоит убирать, объясняет, где взять инвентарь и знакомит с напарницей.
В первый же день понимаю, что работа тут адская. Две нянечки на такой объём – совсем мало. Ещё и за такие копейки… Домой приезжаю едва живая.
За восемь рабочих часов не успеваю переделать все положенные дела, приходится существенно задерживаться. Пока убираю и мою посуду, краем глаза наблюдаю за детворой. В этом детдоме в основном дошкольники. За неделю, что я работаю тут, дважды приезжали пары, желающие усыновить малышей.
Сегодня тоже должны приехать. Помогаю наряжать детей – каждому хочется понравится потенциальным родителям, все они мечтают, чтобы выбрали именно их.
Только один малыш не участвует в подготовке, а, как обычно, сидит на стульчике в уголке и молчит. Я приметила его ещё в первый день – очень уж он отличается от непоседливой детворы.
– А почему того мальчика вы не одеваете? – спрашиваю у воспитательницы, когда она выстраивает детей, чтобы вывести на улицу на смотрины.
– Мирона? Так, а смысл? Его всё равно никто не возьмёт.
– Почему?
– Потому что берут младших и здоровых. А ему уже почти пять, и он не разговаривает.
– Немой?
– Нет, вроде бы. Он поступил к нам чуть больше года назад. Они попали в аварию, родители умерли у него на глазах ещё до приезда «скорой», а он не получил серьёзных повреждений. Физически мальчик здоров, но в результате пережитого стресса стал сильно заикаться. Ну а дети злые, стали дразнить. И он вовсе говорить перестал.