Месть предателя
Шрифт:
Они бы внимательно выслушали пассажира, а затем, пристально оглядев его с ног до головы, сказали примерно следующее:
– Не иначе как вам померещилось, гражданин хороший. Может, со сна. А может, после вчерашнего возлияния. Но только в коридоре не было ни души. А насчет вещичек не беспокойтесь, у нас не уведут, мы с напарником днем и ночью дежурим. У нас с этим строго.
После этого странного происшествия тревога уже не оставляла Котова. День тянулся томительно и нудно. Вечером, выйдя в коридор, он увидел своих соседок из смежного купе – двух женщин, ехавших до Новосибирска.
Старушка была из Москвы и ехала к невестке и внучке. Она тревожилась о сыне, который служил в погранвойсках на афгано-таджикской границе и от которого она уже давно не получала никаких известий. Молодая ее успокаивала.
– Право, не надо так волноваться, – говорила она мягким, грудным голосом. – Знаете ведь, как теперь с почтой? И потом, почему обязательно предполагать дурное? Ведь вы сами говорите, что у вашего сына много друзей. Случись с ним что-нибудь, неужели бы вам сразу не сообщили? Наконец, вас известило бы его командование. Поберегите себя, нельзя же без конца плакать. Тем более что пока для этого нет никаких оснований…
– Чувствую, сердцем чувствую, дорогая, – отвечала сквозь слезы старушка. – Меня никогда не обманывало предчувствие. Нет уж, боюсь, не видать мне Сереженьку… А как я его уговаривала не ехать! Ведь и место службы ему предлагали другое. На российской границе. А не чужую страну охранять. Но он у меня весь в отца. Вот и выбрал где труднее. «Я, говорит, мама, буду преградой на пути у торговцев наркотиками. Они сейчас для России наипервейшее зло. И помни, мама, что майор Сергей Багров никогда не искал и не будет искать где полегче. Не для того я заканчивал Высшее пограничное училище, не для того я давал присягу».
Услышав имя Сергея Багрова в связи с Высшим погранучилищем, Котов насторожился. Это ж было и его училище. Откуда его и поперли. Знал он и курсанта Багрова. Тот отличался какой-то настырной принципиальностью, которую Котов считал проявлением тупости и солдафонства. Кстати, именно Багров был одним из тех, кто требовал, чтобы проворовавшихся курсантов отдали под трибунал. Но начальство смотрело дальше и понимало, что подобная слава ему ни к чему. Впрочем, Котов очень скоро нашел полученным в училище знаниям и навыкам нужное применение.
Поколебавшись немного, он обратился к разговаривающим дамам:
– Простите, но я невольно подслушал ваш разговор. Не о Сергее ли Сергеевиче Багрове идет речь?
Старушка удивленно посмотрела на Котова, а затем приветливо ответила:
– Да, Сергей Сергеевич Багров – мой сын. А вы его откуда знаете?
– Как же, – ответил с радостью Котов, – ведь я тоже в пограничном учился! Сергей даже, помнится, был у нас командиром отделения. Но я, к сожалению, так и не стал военным. Здоровье подвело. Моя фамилия Игнатьев.
Между тем молодая женщина рассматривала Котова с непонятным ему ироническим интересом. А может быть, с насмешкой? Все, что
– Игнатьев? – вскинула брови старушка, а потом несколько раз повторила фамилию, пытаясь вспомнить. – Ах, Коля Игнатьев! – взволнованно воскликнула наконец. – Голубчик вы мой! Ведь я о вас слышала от Сережи. Вот вы, значит, какой! У Сергея не было ни одной общей с вами фотографии. Ведь фотографироваться в училище вам запрещали…
Завязался оживленный разговор. Котов и Антонина Степановна, так звали старушку, начали вспоминать минувшее. Поговорили о трудностях воинской службы. Антонина Степановна рассказала о карьере сына. Вынесла из купе свою сумочку и показала последнее письмо Сергея, которое получила два с лишком месяца назад, и с того времени никаких сведений о нем больше не было. Котов, подражая спутнице Антонины Степановны, стал успокаивать старушку, но та упорно твердила, что предчувствует недоброе.
Котов убеждал старушку не волноваться, а сам все поглядывал на молодую, оказавшуюся вдовой новосибирского врача-стоматолога, женщиной бездетной и, заметно было, лишенной постоянной мужской ласки. Отчего у некоторых подобных женщин иногда вырабатывается даже довольно стойкое негативное отношение к мужчинам вообще. Пока этот негатив однажды не нарушит кто-то конкретный. И уж тогда вчерашняя феминистка кинется во все тяжкие, только держись…
По своему достаточно богатому в этом смысле опыту Котов хорошо знал, что такие вот женщины могут служить отличной крышей для тех, кто пустился в бега. Кто решил на время залечь на дно. Увидев Наталью Михайловну, Котов почувствовал, что это может быть именно тот, нужный ему случай. Впрочем, на то он и был Котов. Кабы только не эти насмешливые глаза.
Пока Котов и старушка предавались воспоминаниям, Наталья Михайловна тактично отошла в сторону, а потом все трое перешли в купе к дамам, мигом соорудившим легкий ужин. У Котова, который прихватил с собой портфель, нашлась бутылка вина… В общем, все получилось очень мило. Антонина Степановна, словно вняв уговорам, даже как-то помолодела: она оказалась весьма живой и умной собеседницей. Но еще более симпатична Котову была, естественно, Наталья Михайловна, хотя она почти не принимала участия в разговоре.
Был уже первый час ночи, когда Котов пожелал женщинам спокойного сна и ушел к себе в купе. Но странное дело, едва он остался один, снова смутное и тяжелое беспокойство овладело им. Он запер дверь, но раздеваться не стал, выкурил сигарету и выбросил окурок в открытое для этого окно, прилег наконец, сунув портфель под голову, но сильная тревога, переходившая в страх, продолжала томить его.
«Что со мной делается? – спрашивал себя Котов. – Что это: нервы, усталость или… или в самом деле меня подстерегает что-то очень страшное?»