Месть Роха

Стерх Юрий

Вот он остановился, присел на широко расставленные задние лапы. Со звериной грацией мышцы горгуди сгруппировались, вмиг подготовив могучее тело для сокрушительного прыжка. Между ними всего метра три. Опытный боец чувствует смрадный запах из пасти самца, но не показывает страха! Он так же замер на месте, как и зверь, и спокойно смотрел на порыкивающего хищника, готового прыгнуть на него в любой момент.

Что-то неуловимо меняется в облике Смуэля, с его губ исчезает улыбка, и на смену ей приходит звериный оскал и такой же утробный рык, как и у горгуди. От него идет волна смертельной опасности, и зверь чувствует это. Он начинает нервно

бить себя хвостом по бокам и, выпуская когти, еще ниже прижимается к земле.

Ловец дергается вправо, затем резко влево и быстро приседает, касаясь руками земли… миг и он устремляется навстречу зверю. Горгуди реагирует мгновенно и, оттолкнувшись всеми четырьмя лапами, устремляется вперед.

Прыжок…

Готовый к такому развитию событий Смуэл резко отскакивает в сторону, и над деревней слышен оглушительный визг и скулеж раненого зверя. С правой стороны, возле самой холки самца, торчит рукоять Смуэловского кинжала.

Боец резко разрывает дистанцию и отбегает от раненого зверя подальше. Тот устремляется за ним, но клинок, торчащий в его теле, не дает ему настигнуть беглеца. Видимо, широкое лезвие разрезало не только мышцы, но и застряло в кости, принося зверю неимоверные страдания и боль.

Заметно, что Смуэлом овладевает какой-то бесшабашный кураж! Все движения уверенны. Главное — измотать, дать горгуди истечь кровью, а затем нанести решающий удар…

Игра в догонялки продолжалась минуть пять. Зверь окончательно обессилел, его движение стали вялыми, и кровь из раны уже не била как раньше тоненьким фонтанчиком, а просто стекала по шкуре крупными каплями и падала на землю. Бока его вздымались, как кузнечные меха, и вскоре раненый и изможденный самец остановился окончательно.

Смуэл осторожно подкрался к нему, готовый в любой момент снова отскочить в сторону и пуститься наутек. Зверь хоть и ранен, но всё еще смертельно опасен. Его маленькие злые глазки буравят противника, следя за каждым его движением. Собрав последние силы, зверь делает отчаянный рывок, и ему удается вцепиться в левую руку бойца. Но почему-то у Фурса, да и, наверное, у всех остальных, следивших за поединком, сложилось впечатление, будто бы Смуэл сам засунул ему руку в пасть. Зверь вяло мотнул башкой, пытаясь повалить противника на землю, но тот уже ловко оседлал его сзади и, выдернув нож из холки правой рукой, резко замахнувшись, снова вонзил его в основание черепа горгуди. Тот на последнем издыхании разинул пасть, и боец смог быстро высвободить затянутую в кожаные ремни руку и снова отскочить в сторону. То, как Смуэл свободно двигал рукой, она, по всей видимости, была совсем не повреждена.

Дернувшись всем телом, поверженный горгуди издал жалобный предсмертный рык и, завалившись на бок, затих навсегда.

Под восторженные крики и улюлюканье зрителей Смуэл поднял руки и поприветствовал наблюдающего за поединком с крыльца своего дома Краме. На губах того блуждала легкая улыбка, но взгляд оставался серьезным и пронзительным.

Еще Фурс заметил, что не все рукоплескали отважному бойцу. Особенно это было заметно среди ловцов, парочка стояла и хмуро смотрела на победителя, и бывший лейтенант хорошо запомнил, что один из них как раз и был этот самый Рульф, чья голова сейчас оказалась нанизанной на шест посреди улицы.

Фурс посмотрел в небо и ухмыльнулся. До рассвета остался всего какой-то час, и Краме снова выгонит всех на занятия. Страшно подумать, что он придумает сегодня…

Увольнительная

На

следующий день после тех поединков, Краме вызвал к себе обоих командиров и объявил им, что вынужден отправиться на день или два по делам и надеется на них, как на своих ближайших помощников.

Выдав каждому по небольшому кошелю, набитому звонкими монетами, он сообщил им, что в них ровно по одному полноценному гроту на каждого члена команды, и что он разрешает (естественно, под ответственность Смуэля и Варта) на сутки покинуть лагерь любому из них, кому они сами доверяют и уверены, что те не сбегут. При этом он запретил убирать голову Рульфа с шеста посреди улицы, дабы все видели, что будет с теми, кто ровно через сутки не вернется в лагерь. Им же, как и Фурсу, покидать лагерь запрещено, и в качестве компенсации он выдал им еще по два полноценных грота и по бутылке дорогого выдержанного дрэги.

— Если будет совсем уж скучно, можете притащить к себе девок из соседней деревни. Но не обижать, и чтобы к моему приезду здесь никого посторонних не было. Всем всё понятно?!

Варт и Смуэл переглянулись и кивнули. Что тут непонятного…

Как только они вышли из дома, Краме оседлал своего ездового ящера и, воткнув тому в бока острые стремена, умчался за ворота.

Все с облегчением выдохнули.

Наконец-то долгожданный отдых от изнурительных тренировок по тактике и другим, как считал Краме, необходимым дисциплинам.

Сорем, да и другие члены команды не переставали удивляться неистощимым знаниям и умениям бывшего капитана в таких дисциплинах, о существовании которых многие в отряде даже и не догадывались, и это несмотря на свой богатый жизненный опыт!

Непревзойденный боец, он также хорошо разбирался во всём, что касалось подготовки следопыта, ловца, оказания квалифицированной медицинской помощи и многом-многом другом… Каждый из присутствующих в лагере перенимал от него для себя что-то новое и впитывал эти знания, словно губка.

Краме бегло говорил на мертвом языке Древних и знал многие наречия, которые использовали люди по эту сторону Хребта и по ту… Еще он прекрасно знал тонкости быта этих народов и их основные законы, необходимые для человека, попавшего в их среду.

Процесс обучения был построен жестко, иногда даже жестоко, но был настолько эффективным, что необходимые знания усваивались чуть ли не с первого раза и навсегда.

Сорем втянулся в процесс без труда и только получал от этих занятий истинное удовольствие, каждый раз находя для себя что-то новое. Примерно в таком режиме он прожил свои первые двадцать лет под жесткой рукой отца, своих дядей и деда, и сейчас ему было не привыкать…

Особенно ему нравились вечерние посиделки всего отряда у костра в специально отведенном для этого месте. Каждый раз Краме выкатывал небольшой бочонок пенного патака и, разлив его по кружкам, подкидывал какую-нибудь тему для разговора из разряда, — когда и какое зелье лучше всего применять в том или ином случае, или как лучше и быстрее обнаружить след после проливного дождя, или что-нибудь в этом духе…

Это тоже своего рода был процесс обучения, но выстроен только несколько необычно: пока поисковики и следопыты начинали отчаянно спорить, доказывая свою правоту в том или ином вопросе, другие сидели молча, внимательно слушая и анализируя…