Месть розы
Шрифт:
К вечеру второго дня, когда вестника с королевскими регалиями выслали вперед в Шпейер, Виллем обнаружил, что рядом с ним скачет кардинал Павел.
Это получилось неумышленно. Они оказались одни на широкой, обсаженной с обеих сторон деревьями дороге, между несколькими плотно сбившимися группами увлеченных беседой всадников. В тяжелом, влажном воздухе висели тучи комаров. Жуглет жизнерадостно болтала с Альфонсом, рассказывая ему, какой замечательный, мягкий человек Виллем, как уважительно он относится к близким ему женщинам, какой он любящий и
Конрад по-прежнему был недоволен тем, что Маркус не испытывает бурного восторга по поводу своего предстоящего герцогства, но в силу привычки и по необходимости снова обращался с ним как с ближайшим наперсником. По дороге они обсуждали текущие дела: в каком городе с какими вельможами должен встретиться Конрад, кого чем одарить, на кого надавить с целью обеспечить снабжение кавалькады продуктами. Сейчас Маркусом до такой степени завладели мысли о возлюбленной, что он отвечал Конраду чисто машинально. Они скакали на север, удаляясь от Имоджин. Ему хотелось под каким-нибудь благовидным предлогом повернуть на юг… тогда он скакал бы все дальше и дальше, вернулся бы к ней, похитил и растворился бы в Итальянских Альпах…
— Да, сир, мне известно, что герцог Австрии приедет к архиепископу в Шпейер и что он хотел поговорить с вами о речных пошлинах, — услышал он собственный голос.
Чувствуя, что деловой разговор у них надолго, Виллем отстал, рассчитывая дать себе передышку. Павел тоже скакал один, и их коней, видимо скучающих без общества, потянуло друг к другу.
Оказавшись один на один с кардиналом, Виллем поддался порыву действовать в открытую. По его мнению, данная Жуглет клятва таким образом не будет нарушена: он пообещал не делать ничего подобного в присутствии других людей.
— Ваше преосвященство, — сказал он. — Я чувствую себя больным от всех этих бесконечных политических махинаций при дворе.
— Да, это может быть утомительно, — вздохнув, согласился Павел. — Хотелось бы и мне чаще сталкиваться с проявлениями искренности.
— Значит, вы не возражаете против моей откровенности?
На мгновение Павел заколебался, но потом ответил, правда чересчур воодушевленно:
— Никоим образом.
— Мне известно о фальшивом документе и о девочке, которая украла кольцо-печатку, — спокойно сказал Виллем.
Павел побледнел.
— Не понимаю, о чем ты.
— Прекрасно понимаете, — чуть более напряженно произнес Виллем. — Я хочу, чтобы вы все исправили и справедливость восторжествовала. Помогите мне вернуть то, что у меня отняли, и я прощу вам все грехи, совершенные против меня. Не стану создавать для вас проблем с императором. Но я требую справедливости. А иначе я
Он пришпорил Атланта и поскакал вперед среди удлинившихся теней.
Мать Конрада была похоронена в Шпейере, в склепе кафедрального собора, и он, в сопровождении телохранителя и слуг, отправился туда отдать дань уважения ее памяти. В это время Маркус поскакал в просторный дворец архиепископа, чтобы подготовить самую просторную комнату, где Конраду предстояло провести ночь.
Услышав стук в дверь, он открыл ее и увидел Павла в обычном для того беспокойном состоянии. Только Маркус собрался пригласить его войти, как тот резко вскинул голову, указывая на место рядом с собой. Удивленный, заинтригованный, Маркус вышел на маленький балкон, возвышающийся над большим залом.
Павел держал в руках два бумажных свитка. В тусклом свете горящего над лестницей факела он поднял один из них и, как обычно, без единого слова приветствия, быстро заговорил:
— Это эдикт папского нунция, то есть мой, в котором Конраду сообщается, что его дочь остается послушницей в монастыре.
Заметив выражение облегчения на лице Маркуса, он опустил первый свиток и поднял второй.
— А это от Альфонса, графа Бургундского, просьба к королю немедленно дать свое благословение на твой брак с Имоджин.
У Маркуса от неожиданности перехватило дыхание. Он потянулся за свитками, но Павел спрятал их за спину.
— Они будут доставлены Конраду, как только Виллем из Доля получит по заслугам, — заявил он и хищно улыбнулся.
Маркус издал страдальческий стон.
— Я не могу этого сделать, Павел. Если вы рассчитывали, что я пойду на такое, вас ждет разочарование, независимо от того, как страстно я жажду получить то, что вы предлагаете.
Павел стоял с таким видом, словно отказ Маркуса его не сильно и огорчил.
— Я знал, что у тебя не хватит мужества. Просто хотел поставить тебя в известность о том, что планируется, чтобы, когда дойдет до дела, ты мне помог — если хочешь, чтобы сбылись твои ожидания.
Как Павел покинул балкон, Маркус не помнил, полностью погрузившись в трясину своих душевных переживаний. Почему-то он остро ощущал, что не может вернуться в спальню, хотя перед этим хотел немного вздремнуть у огня. Боже, неужели он когда-то отдыхал, не чувствуя на плечах груза вины? Сейчас это было трудно даже вообразить.
Он спустился по лестнице в зал, задаваясь вопросом, как выяснить, где расположился Виллем.
А потом услышал звуки, которые заставили его остановиться. Резко развернувшись, Маркус зашагал в большой зал, где у затухающего камина Жуглет играла последнюю в этот вечер мелодию.
Он присел позади нее на корточки и прошептал в затылок:
— Твой рыцарь в опасности. Не спускай с него глаз.
После чего поднялся и зашагал к лестнице, ведущей в спальню Конрада, надеясь, что, может быть, теперь сумеет уснуть.