Месть в конверте
Шрифт:
Елена помолчала.
— Если хотите, я могу дать вам адрес квартиры… ну, в общем, нашей бывшей квартиры. Я думаю, что Виктор и сейчас живет там.
— Да, это очень хорошо, спасибо! Это может нам существенно помочь, — кивнул Турецкий. — Спасибо. Скажите, Елена Станиславовна, а какой он — Виктор? Что-нибудь особенное, что касается его характера?
— А какое, собственно, отношение к совершившемуся преступлению имеет мой сын?
— С удовольствием вам объясню, Елена Станиславовна. Ваш сын является одним из
— Виктор?! — преувеличенно удивилась Елена Станиславовна. — Но это же какой-то нонсенс! Абсурд!
— Отнюдь нет. Вот вы посудите сами: отец покончил с собой. Непосредственно перед этим у него был на работе конфликт с его прямым начальником. Этот же начальник увел у него жену.
Александр увидел, каким мрачным огнем загорелись глаза Елены Станиславовны, но продолжал как ни в чем не бывало:
— Вырисовывается некая идея мщения. Добавьте к этому то, что Виктор в армии был сапером, то есть уж в чем, в чем, а во взрывчатке-то он разбирался прекрасно. Профессионально. Кстати, а почему он ушел в армию? Ведь он, кажется, учился в Бауманке?
— Вы прекрасно осведомлены.
— И все же?
— Там было что-то вроде несчастной любви. Я точно не знаю, он нас не очень-то посвящал. Одним словом, его уход в армию — это своего рода протест, попытка что-то доказать — нам или ей.
— Как ее звали?
— Э-э-э… Как же ее звали? — Елена наморщила лоб.
«Врет! Нагло врет! — подумал Турецкий. — Все она прекрасно знает, только не хочет говорить. И даже имя девушки назвать не желает».
— То ли Маша, то ли Даша… А может, Наташа.
— Простите, но это несколько неправдоподобно звучит. Вы даже не знаете имя девушки, в которую был влюблен ваш сын? Притом настолько влюблен, что из-за нее бросил институт и ушел добровольцем в Чечню!
— Мой сын всегда был довольно странным ребенком. Он был очень замкнутым, рос в каком-то своем мире и не пускал в него других.
— Даже собственных родителей?
— Даже собственных родителей. Так что боюсь, что…
— Что же… Я благодарю вас за помощь. Хотя мне почему-то кажется, что вы не рассказываете мне все, что знаете.
— Извините. Если это возможно, мне бы хотелось поскорее закончить этот неприятный разговор.
«Врет, стерва. Покрывает сыночка!»
Турецкий поднялся.
— Ну не смею более вас задерживать. Всего вам доброго. И до свидания.
— Вы полагаете, что я еще вас увижу? — поинтересовалась Елена Станиславовна без энтузиазма.
— Не сомневаюсь, — лучезарно улыбнулся в ответ Турецкий.
Из машины Турецкий позвонил Славе Грязнову.
— Привет, Славик!
— А, здорово! — отозвался Вячеслав в трубке мобильника. — Ну что, поговорил с вдовицей?
— Поговорил, — проворчал Турецкий. — Не хочет наша вдовица помогать следственным органам.
— Что,
— То есть просто абсолютно не идет на контакт. Про сыночка своего никак не распространяется. Ничего не знаю, ничего не видела, ничего не слышала. У мальчика свой внутренний мир, и он никого в него не допускал. Как зовут подружу — не помню, не то Даша, не то Наташа. Одним словом, глухо, как в могиле.
— Знаешь, Сашок, о чем все это говорит?
— Ну скажи, о чем же, по-твоему, все это говорит?
— Она сама подозревает собственного ненаглядного сыночка. И именно поэтому покрывает его перед нами. Не хочет его нам, так сказать, сдавать.
Турецкий помолчал несколько секунд.
— А что? В этой мысли что-то есть. Впрочем, она нам сейчас не особенно помогает, но все равно интересно.
— Так что, мадам Смирнова не сказала тебе, где найти этого самого Виктора?
— Она дала адрес квартиры, где жил покойный Жаворонков.
— В смысле его папаша?
— Ну да. Но с сынком Елена уже длительное время не контактирует: поссорились — а из-за чего, она отказывается говорить.
— Н-да, странная семейка, — хмыкнул Грязнов.
— Короче, Славка, я сейчас еду туда.
— К Жаворонковым?
— Ну да.
— А ты знаешь, что я тебе сейчас скажу?
— Ну?
— Точнее, спрошу.
— Ну же валяй, не томи.
— У тебя оружие с собой?
— Нет, — рассмеялся Александр.
— Зря ржешь, дубина, — рявкнул Грязнов в трубке. — Мне что-то этот Витек ужасно не нравится.
— Вячеслав Иванович, вы стареете! — продолжал веселиться Турецкий. — Ты что, старик? Или у тебя уже тоже развилась мания преследования?
— Брось, Сашка, балагурить, так твою мать! Ты же знаешь мою интуицию. Я старый сыскной пес, и мой нюх проверен не раз и не два. И вот чует мое сердце, хоть ты тресни: нахлебаемся мы еще с этим Витьком по самое не могу.
— Ну раз ты так беспокоишься за мою драгоценную жизнь — что, кстати, очень трогательно и любезно с твоей стороны…
— Ой, перестал бы ты выступать!
— …Тогда приставь ко мне конвой.
— Конвой не конвой, — все еще серьезно ответил Вячеслав, — а давай-ка мы с тобой вместе съездим. Давно мы с тобой вместе не ездили на дело!
— Так бы и сказал, что засиделся в своем кабинете, хочешь прокатиться, на людей посмотреть, себя показать.
— Так что, заедешь за мной?
— Ну конечно, заеду, куда же я денусь! Ты где сейчас — на Петровке?
— Ну да.
— Тогда будь готов, я стартую.
— Что это ты, Славка, в панику ударяешься? — произнес Турецкий, когда Вячеслав, кряхтя, погрузил себя в щеголеватый темно-синий «Пежо-406». — Подумаешь, эка невидаль с подозреваемым поговорить — то ли я в первый раз замужем!