Месть Владигора

Карпущенко Сергей Васильевич

Возрадовался Муха, услышав, в какие земли заехал, и весело заорал:

— Да развяжите же вы меня, остолопы сиволапые! Из Бореи к Владигору я прямо и еду, спасти не только его, а и вас хочу!

Терепень с недоверием покрутил головой, склонясь над Мухой:

— Бореец по виду да по повадкам, а князя нашего и нас всех спасти хочет! Ох, лопну я ноне от смеха!

И, разогнувшись во весь свой великанский рост, он громогласно захохотал, но не многие поддержали его. Вдоволь насмеявшись, снова нагнулся Терепень над пленником, с нешуточной угрозой тряхнул его за ворот, и кинжал, отнятый у Мухи, блеснул в его руке. Гонец уже

не чаял в живых остаться.

— Брешешь, как шелудивый кобель, бореец! — презрительно произнес Терепень. — Не знаешь разве, что между Пустенем и Ладором вечный мир установлен, потому как женился наш Владигор на борейской княжне. Так чего ж нам и князю нашему бояться? От Бореи, что ль, грозит опасность? Ты, видно, из тех, кто послан в наши земли людей мутить. Ну так и посчитаемся сейчас с тобой за это!

Лишь на полвершка не дошло острие кинжала до горла Мухи, призвавшего на помощь всех пращуров своих. Что есть мочи закричал он:

— Ай, остановись! Мир недавно был, а теперь, когда Кудруна умерла, Грунлаф, чтоб за смерть ее отомстить, по всей Борее гонцов отправил! Плуски, геруды, коробчаки с оружием в Пустень потекли! Всех синегорцев вырезать хотят! Вот и пробираюсь я тайно в Ладор, да и вы под защиту стен его идите! Недолго уж землям вашим мирной жизнью упиваться! Кончен мир! Берите оружие, у кого какое сыщется, да в Ладор ступайте с женами и детьми да со всем скотом! Не послушаете меня — быть вам нещадно посеченными, а жен и дочерей ваших насильно в полон уведут!

Но и эти слова не удержали бы руку свирепого Терепеня, и лишь ропот односельчан, почувствовавших, что гонец говорит правду, остановил его.

— А этот борейский щенок не врет, похоже!

— Погоди, Терепенька, душу из него вынимать!

— Пусть едет в Ладор, а кто-нибудь из нас его туда проводит: недалече ж, да и по времени зимнему делать нам в деревне почти нечего.

Так говорили сельчане, а Терепень смотрел на них свирепо, а потом сказал с решительностью, исключающей возражения:

— Сам с мальчишкой пойду! Если не признает Владигор истины в словах его, казню лгуна лютой смертью.

Это решение удовлетворило всех, но больше других Муху, уже проклинавшего свое желание ехать в Ладор.

Наутро молчаливый Терепень впряг в легкие, из гнутой осинки сани коня, а лошадь Мухи привязал сзади. Она должна была бежать следом и быть подменной, когда крестьянский жеребец устанет. Взяв с собой лишь небольшой мешок с провизией да рогатину, пихнул он на сани Муху со связанными руками и ногами и стегнул кнутом по крупу хорошо кормленной, низкорослой крестьянской лошадки.

Ехали они три дня и две ночи, коротали ночное время у костра, укрываясь захваченной из дома медвежьей шкурой. За все время пути Терепень только и спросил у Мухи:

— А не врешь, что Грунлаф с другими борейцами на Синегорье собрался походом?

Муха неистово закивал, уронил кунью шапку, лицо у него стало остервенелым, злым; закричал визгливо:

— Да пусть бы голову мою, в которой душа живет [1] , отрубили и в смрадный нужник бросили, если вру! — А потом, чуть помедлив, заискивающе, ласково попросил: — Дядя, а дядя, а в Ладор приедем, ты мне меч с кинжалом и лук со стрелами отдашь? Негоже мне при князе Владигоре без оружия, срамота одна…

1

Согласно

поверьям древних славян, душа обитала в голове, поэтому товарищи убитого, если не могли перевезти на родину все тело, везли для захоронения одну голову воина. — Прим. автора.

Терепень, поигрывая вожжами, сопел, втягивая в себя лесной морозный воздух, крепкий и искристый. Он не испытывал чувства гордости оттого, что полонил неизвестно откуда взявшегося щеголя-парнишку. Ему важна была правда, а покуда не был он уверен в истинности слов пленника. Вот и сопел молчаливый Терепень, поглядывая иногда на то, как стянуты сыромятными ремнями ноги Мухи: вреда особого пленнику причинить не хотел, но и бегства его допустить не собирался.

Однажды утром, когда выехали из дубравы, открылся перед ними Ладор. Опоясанный деревянной стеной, составленной из тесно прижатых друг к другу срубов-городниц, внутри набитых глиной вперемешку с каменьями, с детинцем — княжеским дворцом, уже каменным, игравшим в лучах зимнего солнца радугой разноцветных, пестрых кровель, Ладор, которого никогда не видели ни Муха, ни Терепень, ошеломил обоих своей величавой красотой.

— Вот это город! — только и выдохнул восхищенный Муха, а Терепень изрек, зачем-то стащив с нечесаной головы суконный, прорванный во многих местах колпак:

— Ей-ей, город и впрямь княжеский.

По укатанной санями дороге подъехали к главным воротам. Терепень, признавая лишь за собой право говорить со стражей, громко возгласил:

— Эй, на стене, люди стражные! Отворяйте поскорее!

Сонный густобородый стражник долго допытывался, кто едет и за какой надобностью, и, похоже, убедительными показались ему слова Терепеня, сообщившего, что поймали-де борейца, который то ли мутить синегорцев приехал, то ли на самом деле Владигору новость какую-то важную везет из самого Пустеня, потому что отворил стражник ворота и пропустил сани в город. Сам же взялся и проводить Терепеня до княжеского детинца, дорогой внимательно вглядывался в облик закоченевшего от долгого лежания Мухи, озабоченно головой качал.

Достучаться до княжеской стражи оказалось куда труднее, чем вызвать внимание надвратных воинов. Тут уж Терепень показал все свое упорство и даже красноречие, требуя, чтобы привели его вместе с пойманным борейцем к самому Владигору. Наконец, по прошествии долгого времени, ворота заскрипели и сани въехали на подворье.

Любимый дружинник Владигора Бадяга, уперев руки в бока, в пушистой шубейке поверх кольчуги, но не в шлеме, а в бобровой шапке, смотрел сверху вниз на лежащего в санях Муху.

— Это что за комар? Ради него, что ли, шум-гам подняли? Кто его привез? За какой такой надобностью?

Выглядел Бадяга строго, и если бы Терепень не был таким твердолобым и туповатым, то струсил бы. Но не струсил крестьянин и отвечал степенно:

— Господине, этого борейца я собственноручно в деревне нашей, в Берендеевке, захватил, что недалече от Козлищ стоит, справа…

— Ладно, полно чепуху городить, смерд! — резко прервал его Бадяга, которому недосуг было возиться с каким-то борейцем. По одежде Бадяга и впрямь признал в лежащем человечке борейца, да только что с того? Что за опасность крылась в этом плюгавом с виду парнишке?