Месть волчицы
Шрифт:
Провожаемая напутственными возгласами Тарзы и многозначительной улыбкой гадалки, Соня покидает камеру.
И вновь треклятая винтовая лестница, спускаться по которой еще неприятнее, чем подниматься. Затем долгое путешествие по лабиринту тюрьмы с двадцатью одной башней, — у воительницы даже возникает впечатление, что стражники специально водят ее кругами, чтобы она не сумела запомнить дорогу, — пока наконец они не оказываются в здании, примыкающем к одной из башен, самой низкой, выложенной белыми и синими шестиугольными плитками.
Само здание также кажется
— Стало быть законы нарушаем, правилами пренебрегаем… — так запросто, почти запанибратски обращается к ней судья, маленький, лысый, как коленка, человечек с крысиными глазками-бусинками и на диво густыми светлыми усами, еще более усиливающими сходство с грызуном.
Он сидит в кресле с высокой спинкой, почти теряясь в нем, как ребенок, забравшийся в отцовский кабинет. Комната выглядит пустынной и какой-то необитаемой: если не считать кресла судьи, табурета, на который усаживают Соню, и столика в углу, за которым восседает писец, здесь нет ровным счетом ничего: ни ковра на полу, ни занавесей на окне. Впрочем, это все-таки суд, и как таковой заслуживает определенного уважения.
Соня почтительно склоняет голову.
— Месьор судья, я не знаю в чем меня обвиняют…
— Как это, в чем?! — человечек кажется искренне возмущенным. — Писец, зачитайте.
Тот, порывшись в кипе листов пергамента, что высятся у него на столе, гнусавым голосом бормочет невнятно:
— Рыжая Соня, воительница, прибывшая второго дня в Коршен, обвиняется в том, что нарушила закон княжества, возбраняющий лицам, не состоящим в городской страже, либо в ином дозволенном законом отряде, расхаживать вооруженными по городу. В сопровождении двух других вооруженных персон именем…
— Ладно, имена можешь пропустить, — машет рукой судья. — К сути переходи. Сколько раз была предупреждена?
— Дважды получила предупреждение из уст городской стражи второго отряда первой десятки… — гнусавит дальше писец. — На третий же раз была взята под стражу и препровождена в городскую темницу, в ожидании справедливого наказания.
— Но это ложь! — взрывается Соня. — Никакая третья стража восьмого десятка…
— Первый десяток второго отряда, — невозмутимо поправляет судья.
— Неважно, — Соня уже вне себя от ярости. Она-то думала, что вся эта глупость должна была давным-давно разрешиться. — Я с этими двоими познакомилась всего за час до того, как нас задержали. И все это время мы пили в таверне, называется «Равноденствие», можете проверить, ваша честь. Мы никуда не выходили, никакая стража нас не задерживала, и никаких предупреждений мы не получали…
— Ну, как же не получали, если здесь оказались… — резонно возражает судья.
— Да, но это было первое предупреждение, первое, а не какое не третье!
— Здесь явно написано третье, — гнусавит непоколебимо из своего угла писец, и Соня едва удерживается, чтобы не наброситься на него с кулаками.
— Это неправда, ваша честь, — неимоверным, усилием взяв себя
— И правильно, — невозмутимо подтверждает судья, — ибо указ сей князь принял лишь вчера в полдень.
— Вот видите, — возмущение Сони не знает предела. — Как же можно наказывать человека за нарушение закона, о котом он понятия не имел?..
— Незнание закона не спасает преступника от справедливой кары, — торжественно возражает судья.
— И какую же кару, я должна по-вашему понести?
— Выбор невелик, — судья разводит руками, и в голосе «го, как ни странно, слышится сочувствие, — Вы, дитя мое, вправе выбрать виселицу… либо сегодня же покинуть город, с тем условием, чтобы никогда более сюда не возвращаться. И если вы решитесь вдруг вновь оказаться в Коршене, то первый же обнаруживший вас стражник будет иметь полное право, без суда и следствия, тут же предать вас в руки палачу…
Так вот оно что! Теперь все становится понятно. Кому-то требовалось любой ценой выдворить ее из города, не позволить дождаться здесь дня равноденствия! И ради этой цели таинственный ктo-тo не остановился ни перед каким затратами. Кто и зачем — еще оставалось выяснить. Хотя у Сони внезапно появляются на этот счет вполне отчетливые предположения, но сейчас главное понять, что еще она может предпринять.
— Ваша честь, — с покорным видом обращается она к судье. — Даю вам слово, у меня и в мыслях не было нарушать законы вашего города и указы местного правителя. Нет ли какой-то возможности, приняв сие во внимание, смягчить мне наказание? Возможно, назначить штраф, или же…-
Судья обречено разводит руками:
— Ну что вы, дитя мое?! Если бы это было первое — предупреждение, или хотя бы второе… Но здесь речь идет о злостном нарушении. Я совершенно бессилен. Скажите еще спасибо, что вам, как чужестранке, удается избежать казни и предпочесть изгнание из города. Будь вы уроженкой Коршена, вам бы не оставили даже такого выбора.
Кажется, это полная катастрофа. Все ее планы и замыслы летят в преисподнюю к Нергалу. Задание Волчицы остается неисполненным, и что хуже всего, — Соню терзает уязвленное самолюбие Кто-то сумел обхитрить ее, обыграть, заманить в ловушку, заставить подчиниться своей недоброй воле. Над ней посмеялись. Да, должно быть, прямо сейчас, в этом момент, таинственный враг от души хохочет над тем, как провел доверчивую воительницу!..
Нет, этого Соня стерпеть не может. Обведя горящим взором комнату, в порыве внезапного вдохновения, она восклицает:
— А милосердие князя, могу ли я просить об этом?!
Рука писца замирает на весу. Судья в изумлении взирает на пленницу.
— Милосердие князя… вы уверены, дитя мое?
— А почему нет? Что я теряю?..
Круглые глаза-бусинки растерянно перебегают с Сони на писца и обратно, как будто в ком-то из них судья надеется обрести поддержку, или услышать совет. Разумеется, тщетно.