Месть женщины
Шрифт:
Старик повиновался. Теперь он стоял возле края кровати, опершись обеими руками на свою палку с тяжелым бронзовым набалдашником, и не мигая смотрел на Бернарда.
— Я знал тебя, когда ты еще ездил верхом на палочке и ел по утрам овсяные хлопья с теплым молоком, — сказал старик голосом, лишенным каких бы то ни было эмоций. — Если бы я не был знаком так близко с твоим отцом, я бы решил, что ты невоспитанный ублюдок. Вот до чего может довести человека неумение обуздывать собственные чувства.
Старик с сожалением поцокал языком и с выражением глубокой брезгливости на лице присел на краешек кровати. Бернард не без усилия встал, обернулся простыней и шатаясь
Он перекрыл горячий кран и теперь стоял под ледяной струей, со злорадством наблюдая за тем, как тело покрывается крупными жесткими мурашками. Тело плейбоя, любимца женщин, которому всегда везло в любви. Шикарный «роллс-ройс», мчавшийся по гладкому шоссе на предельной скорости и вдруг запахавший брюхом по камням. Он перекрыл воду и завернулся в халат. Итак, око за око. Интересно, чем он, Бернард Конуэй, может сейчас оказаться полезным этой хитрющей лисе Тэлботу?..
Он решительным шагом вошел в спальню и увидел возле кровати столик-каталку, на котором стояла большая чашка с дымящимся черным кофе для него и другая, поменьше и с чаем, для Тэлбота.
— Итак, мне кажется, вы уже почти готовы меня выслушать, мистер Конуэй, — подал голос Тэлбот из кресла в углу, где он сидел, сложив ладони домиком и упершись подбородком в кончики пальцев. — Прошу вас присесть и выпить кофе. И не бросайте на меня нетерпеливые взгляды. — Он усмехнулся одними губами. — Понимаю, вы бы сейчас с удовольствием набросились на меня, рассчитывая вытрясти вместе с признанием душу. Но вы этого не сделаете, поскольку отдаете себе отчет в том, что душу из такого старика, как я, можно вытрясти в одно мгновение, но вот что касается признания, с этим, как вы понимаете, дело обстоит несколько иначе. Тем более что мое признание без моего согласия сотрудничать с вами вам ровным счетом ничего не даст. — Старик вынул из кармана пиджака платок и не спеша промокнул вспотевший лоб. — Прежде чем начать наш разговор, снимите трубку и позвоните этому вашему чересчур ретивому сыщику. Скажите, что вы отказываетесь от его услуг, ибо ваша… знакомая нашлась и вообще она никуда не пропадала — просто втайне от всех уехала погостить у своей близкой подруги.
— То есть как? — У Бернарда буквально отвисла челюсть. — Вы хотите сказать…
— Я хочу сказать только то, что сказал, — нетерпеливо прервал его Тэлбот. — Звоните же. Ведь вам так не терпится узнать, где ваша Маджи.
Бернард послушно подошел к телефону и снял трубку.
— Надеюсь, вы не лжете? — спросил он у Тэлбота, ожидая, пока его соединят с офисом Уэбстера.
— Мой друг, как можно заподозрить во лжи человека, посвятившего всю свою жизнь тому, чтобы Америка знала про себя истинную правду? Ай-яй-яй, молодой человек, вы, очевидно, забыли, как мы с вашим отцом обсуждали на вашем ранчо в Соскуихане, что сказать ему в телеинтервью по поводу трагической гибели
Тэлбот замолк — Уэбстер наконец снял трубку. Бернард был немногословен. Дав указания, ограничившиеся пятью короткими фразами, он со злостью швырнул трубку и сказал:
— Этот субъект мне не поверил — я понял это по его тону.
— Ему ничего не останется делать, как поверить, когда он увидит в завтрашнем выпуске «Таймс» фотографии улыбающейся мисс Ковальски на фоне теплого южного моря. Присядьте, мистер Конуэй, я не привык смотреть на собеседника снизу вверх.
— Где она? — Бернард резко шагнул к старику, опрокинув столик с посудой. — Ты не уйдешь отсюда, пока я не узнаю, где Маджи.
— А я как раз за тем и пришел, чтобы сказать вам об этом, — Тэлбот вынул из внутреннего кармана пиджака бумажник и достал из него фотографию. — Полюбуйтесь на свою подружку. За эти две недели, что вы пропьянствовали, швыряя на ветер отцовские деньги, она отдохнула и воспряла душой и телом, поскольку наконец-то попала в окружение искренне любящих ее людей.
Он протянул карточку Бернарду. С нее улыбалась загоревшая, невероятно похорошевшая Маджи, босая и в бикини цвета зрелой рябины. Сзади нее, сколько хватал глаз, искрилась и переливалась на солнце морская бирюза. У Бернарда дух захватило — Маджи была такой желанной, и больше не было никаких сил жить вдали от нее.
— Немедленно едем к ней, — сказал он, не в силах оторвать взгляда от фотографии. — Я должен ей сказать…
— А вы уверены, что она согласится вас выслушать? — Тэлбот смотрел на Бернарда немигающим взглядом своих стального цвета глаз, ритмично постукивая друг о друга указательными пальцами сложенных возле груди рук. — Ведь однажды она уже выставила вас за дверь и даже, если не ошибаюсь, ударила по щеке.
— Но тогда я еще не знал… — начал было Бернард, но Тэлбот по своему обыкновению не позволил ему договорить.
— Вы и сейчас ничего не знаете. А ей нужно, чтобы возле нее был верный и преданный ей до последнего вздоха человек. И такого ей, кажется, наконец-то послал Бог.
— Вранье! — воскликнул Бернард и, наступив босой пяткой на осколок разбитой чашки, громко выругался. — Сперва ты сказал, будто она гостит у близкой подруги. О, черт, мне следовало догадаться с самого начала, что Маджи в кого-то влюбилась. А я вместо этого как последний дурак бегал по моргам и пытался залить кошмарные видения алкоголем.
— Вы и есть последний дурак, — все тем же бесстрастным голосом сказал Тэлбот. — Мистер Смит, ее отец, оказался намного умней вас. Он позвонил мне на следующий же день после так называемого исчезновения дочери и потребовал чек на сто тысяч долларов. Представьте себе, я не только дал ему этот чек, а еще и предложил помочь получить советскую визу. Так что через парочку дней он улетит в свою Москву и, надеюсь, в ближайшее время не будет болтаться у нас под ногами. Моей дочери он больше не нужен. Мистер Конуэй, прошу вас, не стройте из себя обманутого влюбленного — трагедия не ваша стихия. Если вы желаете повидаться с вашей бывшей подругой, вы должны дать мне слово вести себя по-джентльменски и, если потребуется, рассказать с экрана телевизора всю правду о ее теперешней вполне благополучной и счастливой жизни. Эта женщина, мне думается, много страдала и заслужила наконец покой и счастье. Мы, американцы, помешаны на хэппи-эндах, не так ли? Ваше слово, мистер Конуэй.