Месть женщины
Шрифт:
— Вы… вы на самом деле хотите это знать или спрашиваете из вежливости? — слегка удивленно спросила она.
— Хочу. Не знаю почему, но очень хочу. — Он отчетливо понял, что после отъезда матери в душе образовалась пустота, которую необходимо чем-то заполнить. — Говорите. Прошу вас, говорите.
— Но я даже не знаю, с чего начать, хотя мне казалось последнее время, что если я не выскажу кому-то все, что на душе, взорвусь изнутри. У меня нет подруг и друзей, матери все рассказать невозможно. — Девушка нервно рассмеялась. — Я такая дурочка, что не подошла к вам в самый первый вечер. Помните, мы почти столкнулись лбами возле входа в кинозал? Вы как-то странно на меня посмотрели, будто мы знакомы. Мне тоже показалось, что я уже встречалась когда-то с вами. Если бы я подошла к вам тогда, быть может, не случилось бы этой мерзкой
— Я вам завидую.
Ян тяжело вздохнул.
— Наверное, теперь уже не стоит. — Пещера вспыхнула ярким белым светом, прямо над их головами оглушительно грохнул гром. — Силы небесные призывают меня исповедаться вам, — сказала девушка серьезным печальным голосом. — И именно вам. Начну, как говорит Татьяна Ларина, с самого начала. Я влюбилась в него еще девчонкой — ну да, мне было в ту пору что-то около четырнадцати, моя мама тоже актриса, и у нас в доме все время были эти странные люди. Для них ничего не стоило обнимать и целовать сегодня одну, завтра другую. Словно вся жизнь — сцена и игра без перерыва. Моя мама сменила несколько мужей, но она, по крайней мере, хранила им верность, пока жила с ними, а влюбившись в кого-то, тут же рвала прежнюю связь. Честно говоря, мне нравилась эта веселая компания, нравилось мое имя — Ева, хотя в школе оно доставляло мне много неприятностей. Но я редко ходила в школу — в детстве болела бесконечными ангинами, валялась на тахте, читала книжки, слушала музыку. Одно время мечтала стать великой скрипачкой и даже проучилась четыре года в ЦМШ. Но жертвы во имя музыкального искусства оказались мне не под силу, женское начало возобладало вдруг над всеми остальными. Скажите, это хорошо или плохо, когда твоя сущность, твое естество рвется наружу и нет сил да и не хочется сдерживать его?
— Не знаю, — задумчиво ответил Ян. — Знаю только, что тогда твоя жизнь превращается в сплошное испытание на прочность.
— Да, вы правы — именно испытание на прочность. И я его не выдержала. Не выдержала, — с каким-то злым отчаянием повторила Ева. — Я поддалась искушению ревности, злости, мстительности, хоть и знала с первого дня, на что иду. Но я не могла знать, что мне это окажется не под силу, что я просто не выдержу, сломаюсь. Но это случилось уже потом, а сейчас я буду рассказывать тебе все по порядку. Можно, я буду говорить тебе «ты»?
— Да, — сказал Ян и почему-то усмехнулся.
— Ты прав, я очень старомодна в своих взглядах на жизнь, — сказала Ева, словно прочитав его мысли. — Но и ты такой же. Ладно, я буду рассказывать дальше, но только ты не смотри на меня. Я очень робею от твоего взгляда, и мне кажется, что ты…
Сильный раскат грома заглушил конец ее фразы, но Ян не стал переспрашивать. Он подобрал ноги, облокотился спиной о гладкую и твердую стенку пещеры, закрыл глаза.
— Этот парень тоже стал у нас бывать. Он учился в Щукинском и уже играл в спектаклях. Обратил внимание, какая у него романтическая внешность? В тот период я увлекалась Байроном, и Алеша казался мне настоящим Манфредом. Женщины сходили по нему с ума, но я никогда не видела, чтобы он оказывал им какие-то особые знаки внимания, кроме обычной вежливости и предупредительности. Я играла ему на скрипке «Ave, Maria» и «Каприсы» Паганини — он сам просил об этом, хотя особой любви к серьезной музыке не проявлял. Еще он бегал за мной по комнатам, громко топая ногами и строя рожи, даже залезал под стол. А однажды спрятался на антресолях и спрыгнул оттуда прямо на меня. С ним было по-детски весело и легко. Знаешь, наверное, как хорошо быть беззаботным среди всеобщих забот, шаловливым ребенком среди серьезных и печальных взрослых. Но вдруг Алеша исчез. Я ждала его день, неделю, месяц. Спросить у мамы боялась — страшно было произнести вслух его имя. Было больно и сладко одновременно. И с каждым днем становилось все больней и больней. Заметив мое состояние, мама сказала однажды:
— Кажется, ты в Алешку влюбилась. Хороший мальчик, да только он…
Она замялась почему-то и покраснела.
— Что он? — смело потребовала я. — Кого-то полюбил?
— Мне кажется, да. Но тебе не стоит ревновать, — говорила мама, глядя куда-то мимо меня. — Потому что он любит… Олега.
Олег
— Ну и что? У них настоящая крепкая дружба, — возразила я. — Олег ведь мужчина, а…
— А ты маленькая глупышка, — сказала мама, игриво взлохматив мои волосы. — Следовало бы объяснить тебе все, как есть, но у меня язык не поворачивается открывать перед тобой изнанку жизни. Хотя, быть может, это никакая и не изнанка — Бог или кто-то там еще создал мужчин и женщин, но случается и так, что рождается вдруг мужчина с женской душой. И его тогда тянет к другим мужчинам.
— Знаю. Это называется дружбой, — наивно сказала я.
— Деточка моя, это называется гомосексуальностью. Запомни это раз и навсегда. Твоему Алеше не нужны женщины — ему нужны только мужчины. Пускай сейчас ты ощутишь боль и глубокое разочарование, но лучше сейчас, чем потом, когда уже будет поздно изменить что-либо в твоей душе.
И мама подробно и без обиняков рассказала мне, четырнадцатилетнему подростку, как это происходит у мужчины с мужчиной. Заодно просветила насчет однополой — женской — любви, заключив свой рассказ словами:
— Среди них есть замечательные люди, немало по-настоящему талантливых. У меня много подруг и друзей из их круга, но более тесного общения с ними я себе никогда не позволяла. Уж лучше спать с обыкновенными, не примечательными никакими особыми талантами мужчинами и чувствовать себя стопроцентной женщиной, чем… Словом, с ними можно запросто свихнуться. Это какой-то странный излом души и разума тоже. Избави тебя, Господи, девочка моя, от подобного испытания.
Я молчала, не в силах произнести что-либо членораздельное. Я поверила матери разумом, но душа и сердце отказывались верить услышанному. И я ушла в себя. Раздобыла «Люди лунного света» Розанова, лила над этой книжкой слезы отчаяния и какого-то болезненного счастья. Она еще сильней подогрела во мне любовь. Помнишь, там сказано: «Он, то есть содомит, третий человек около Адама и Евы, в сущности, — это тот «Адам», из которого еще не вышла Ева; первый полный Адам. Он древнее того «первого человека, который начал размножаться». Он смотрит на мир более древним глазом; несет в натуре своей более древние залога, помнит более древние сказки мира и более древние сказки земли…» И так далее. Моя любовь, наверное, достигла своего наивысшего накала. Думаю, ты не представляешь себе, что такое первая любовь девочки-подростка, выросшей на литературе, музыке, театре. Это какой-то котел, где все увиденное, услышанное, подсмотренное, придуманное и так далее превращается в одну-единственную энергию — энергию чистой, наивной, безоглядной любви.
Алеша появился снова через месяц и двадцать дней. Я заметила в нем странную взбудоражившую меня перемену. В нем бурлила какая-то энергия, выплескиваясь нежностью, которой он одаривал меня на каждом шагу. Это была странная нежность — взглядов, прикосновений, робких полуобъятий, от которых меня пронизывало током высокого напряжения. Он жался ко мне, словно ища моей защиты. Я была на седьмом небе от счастья — зов плоти во мне был еще очень слаб и неясен. Я играла ему на скрипке, потом мы гонялись друг за другом по квартире точно маленькие. Это было волшебное время. Моя жизнь превратилась в вечный праздник. Я расцвела, похорошела. За какой-то месяц округлилась фигура, хоть я все еще и оставалась девочкой-подростком, появился загадочный блеск в глазах. Мама смотрела на меня и тайком вздыхала. Я сказала ей как-то: «Вот посмотришь — я обязательно обращу его в мою веру. Он сам сказал мне, что нет и не может быть ничего прекрасней любви двух юных сердец».
Я теперь ходила на все студийные спектакли с участием Алеши. Он потрясающе играл в «Гамлете». Я обратила внимание, каким успехом он пользуется у парней и девушек, и очень ревновала его к девушкам — они все до единой казались мне красавицами. А вот к ребятам почему-то его не ревновала, вопреки тому, что я слышала от мамы.
Как-то Алеша явился к нам среди ночи ужасно чем-то расстроенный и возбужденный. Они с мамой закрылись на кухне. Я знала, что подслушивать мерзко, но удержаться не могла. Прижавшись ухом к стене ванной комнаты, выходящей на кухню, я слышала обрывки фраз и всхлипывания Алеши. «Он меня бросил… У него есть кто-то… Я наложу на себя руки… Он клялся, это навечно…» — долетало до меня.