Месть. Все включено
Шрифт:
«Абзац сучке. Мозгами тронулась».
Посреди комнаты, верхом на Бутерброде сидел проклятый мент, и колотил его головой так, будто собирался проломить пол. Виталик извивался и даже царапался, что мента, похоже, не смущало. Сопротивление переходило в конвульсии, Филимонов это сразу заметил. Закусив губу, чтобы преодолеть пожар в паху, Филя не без труда поднялся. Шагнул к лейтенанту со спины и, что есть мочи, залепил обеими ладонями по ушам. Любчик моментально потерял интерес к голове Бутерброда, схватившись за свою, как солдат после контузии. Добавив лейтенанту ребром ладони в основание черепа, Шрам потянулся к перевернутому торшеру, легко оборвал провод, и захлестнул на шее Любчика. Но, как до него
– Долбанные китайцы! – взвизгнул он, перекатываясь через плечо, чтобы увернуться от лейтенанта, прыгнувшего сверху, как это принято в американском реслинге. Любчику все же удалось достать Шрама ногой. Сапог, врезавшись в ребра, отбросил Филю на несколько метров. «Пипец!», мелькнуло у Шрама, но его спасло вмешательство Бутерброда, чьим затылком, очевидно, можно было дробить уголь в карьере.
Издав нечленораздельный, абсолютно дикарский вопль, Бутерброд прыгнул милиционеру на спину и повис там, как пантера на буйволе. Шрам получил передышку. И еще шанс. Возможно, последний. С мусором было пора кончать.
В глазах Милы Сергеевны еще стояли слезы, последствие дурацкой истерики. Когда она, наконец, опомнилась, то сообразила, что милиционеру конец.
Любчик метался по гостиной, ломая мебель. У него на шее, словно зловещее растение-паразит, висел Бутерброд. Лицо Любчика посинело, из горла рвались булькающие звуки. Пальцами левой руки лейтенант пытался ослабить безжалостный захват. Правой он отмахивался от Шрама, который все равно бил на выбор: по корпусу, по голове, по ногам. Положение Любчика было отчаянным, и ухудшалось с каждой секундой. Все шло к тому, что бандиты вот-вот возьмут вверх. Наверное, Любчик тоже понимал это. На глазах у Милы он предпринял иступленную, возможно, последнюю попытку вырваться. Прыгнув спиной вперед, милиционер буквально припечатал Бутерброда к шкафу. Дверца сорвалась с петель. Виталик охнул, но не разжал ключа. Любчик неистово замотал головой, тараня чугунным затылком скулы и нос мучителя. Из ноздрей Бутерброда хлынула кровь, губы превратились в рваную линию.
– Филя?! – заорал он, захлебываясь. Любчик напряг мышцы, готовясь перебросить наездника через холку, словно ковбоя на родео. Мила услышала сухой треск, с которым лопнула рубашка лейтенанта.
– Сука! – завизжал Филимонов, всаживая кулак Любчику в печень. Ноги лейтенанта подогнулись, и он начал оседать. Словно снеговик-великан, добитый солнечными лучами. Их головы оказались на одном уровне. Воспользовавшись этим, Шрам тут же боднул милиционера лбом. Мыча, Любчик выбросил вперед обе руки и поймал Филимонова в объятия, не смотря ни на что остававшиеся медвежьими. Филимонов завращался угрем, награждая противника тумаками. В пылу последовавшей ожесточенной борьбы Шрам оказался к противнику спиной. Бутерброд, очевидно, постепенно восстанавливал силы. Все трое, словно зловещий тяни-толкай, раскачиваясь и кряхтя, медленно кружили по гостиной. Потом милиционер повернул голову, и они с Милой встретились глазами. Рот Любчика открывался, будто у выброшенной на берег рыбы, окровавленные губы выдавили одно единственное слово:
– Помоги!
Сбросив оцепенение, Мила Сергеевна подалась вперед. Как в руке оказался тесак, при помощи которого Бутерброд разрезал липучку, она так до конца и не поняла. Выставив перед собой клинок, как средневековый копейщик, Мила пересекла спальню. Филимонов, задыхавшийся в объятиях Любчика, заметил опасность, когда было поздно. Он, вероятно, мог попробовать защититься ногой, если бы не ее глаза. Безумные, огромные, бездонные.
– Сука! – выкрикнул Шрам перед тем, как внутренности обожгло огнем. – А, блядюга! Печет!
Это были его последние внятные слова, сменившиеся воем, когда Мила всем телом повисла на рукояти, вспоров его от солнечного сплетения до паха. Из страшной раны посыпались внутренности. Любчик оттолкнул Шрама и тот повалился прямо на Милу.
– Пошел вон, ублюдок! – взвизгнула Мила. – Слышишь, пошел вон!
Любчик стряхнул с себя Бутерброда, подхватил с пола увесистую ножку от рассыпавшегося на части стола, врезал по стриженой голове. Потом еще и еще раз. Он не остановился, когда треснул череп, съехала кожа, и вытекли глаза.
– Хватит, – в конце концов, взмолилась Мила. – Перестань! Слышишь? Прекрати! Он сдох! Сдох!
Она отступила в сторону, с ужасом глядя на трупы. На ней не было никакой одежды, однако, это ничего не значило. Любчик выпустил запачканную кровью, с прилипшими волосами ножку и остался стоять, раскачиваясь.
– Хафатюга френоф, – пробормотал Любчик и всхлипнул. Разбитые губы распухли, сделав лицо неузнаваемым. Какое-то время оба молчали, потом Мила нарушила тишину:
– Ты в порядке?
Он посмотрел на нее, явно не понимая. Потом попробовал улыбнуться:
– Ф офуфенном форядке, фамочка.
– Надо вызвать подмогу, – сказала Мила. – Они скоро вернутся.
– Аха, – согласился Любчик. Он продолжал пошатываться. Ее испугало это.
– Ты не ранен? – с тревогой повторила Мила.
– Фивот… – пожаловался Любчик, прижимая руку к печени. – Бофит… – и, неожиданно, тяжело упал на оба колена. Так, что закачался пол.
– Вот черт! – воскликнула Мила.
Глава 7
ЧИСТИЛЬЩИК ИЗ СТОЛИЦЫ
В Перевальном Андрей, заметив дорожный указатель, отправляющий туристов любоваться какими-то Красными пещерами, поинтересовался у Рыжего, не те ли то пещеры, где с 91-го скрываются опальные члены КПСС. [33]
Что-то вроде Аджимушкая [34] сегодня?
– Фильтруй базар. – Посоветовал Рыжий. – Люди там за Родину умирали.
Некоторое время ехали в молчании.
33
Имеется в виду августовский путч 1991 года, когда часть высших советских руководителей отстранила от власти М.Горбачева, учредив ГКЧП. После провала путча 22 августа 1991 члены ГКЧП были арестованы, а на деятельность компартии наложен запрет
34
После разгрома крымской группировки Красной Армии в мае 1942 около 13 тысяч советских солдат скрылись в Аджимушкайских каменоломнях в окрестностях Керчи, разрабатывавшихся с 1830. Поскольку в катакомбах не были запасены продукты и боеприпасы, а гитлеровцы использовали против их защитников боевые отравляющие вещества, положение красноармейцев было отчаянным. Когда после 170-дневной осады Аджимушкай пал, в живых осталось всего 48 человек
– Как в море водичка? – спросил Бандура, угнетаемый игрой в молчанку, устроенной «милиционерами». Чем наряднее становилось вокруг, тем мрачнее казались попутчики. Предчувствие скорой беды охватило Андрея, но он, как мог, скрывал возникшие опасения за ширмой показной беспечности. – Купаться не пробовали, мужики?
При слове «мужик» «китаец» поджал губы, Рыжий замотал головой.
– Ясно, – сказал Андрей. – Когда у моря живешь, то ценить и в голову не приходит. – Он осекся, подумав о Кристине.