Место полного исчезновения: Эндекит
Шрифт:
— Прямо при всех и свернули? — спросил он насмешливо. — Что, разве ночью нельзя сделать этого?
— Мастер послал его на склад принести пару штук сукна на раскройку! — пояснил охотно Игорь.
— Вот с мастера и спрашивайте! — обрадовался Корчагин. — Он мне давно не нравится, скользкий какой-то. На все пойти может.
— Ты говори да не заговаривайся! — прервал его Вася. — Какой ему смысл убивать Моню? Мастеру осталось всего ничего сидеть.
— Моня — новенький! — охотно пояснил Корчагин. — Может, знал про мастера что-нибудь эдакое?
Издевательский тон кладовщика ясно говорил, какого он мнения о следовательских способностях и того, и другого.
— Ты либо говори, либо в БУР пойдешь, за нарушение режима! — приказал Вася.
— Я и говорю, помочь пришел! — улыбнулся Корчагин. — Новенькие, они завсегда спину ломают. Я и Горбаню приходил помогать.
— «Пожалел волк кобылу»! — усмехнулся Вася. — Чтобы спину не ломал, ты и сломал ему шею? Ты и Горбаню помог? Только где? В БУРе?
— Вы, гражданин начальник, меня напрасно подозреваете! — насупился кладовщик. — Мастер, да и другие ребята, всегда могут подтвердить, что когда я уходил со швейки, Моня был жив и здоров. И в столовке его видели. А больше я на швейку не заходил.
— Тогда откуда ты знаешь, что Моне шею свернули? — взял «на понт» Вася.
— Так вы же мне и сказали! — удивился Корчагин, Мочила Деревенская.
— Но ты даже не удивился! — не отставал Вася.
— А что удивляться? — недоуменно спросил Корчагин. — «Бог дал, Бог взял!» Меньше мучился на этом свете. А как невинно убиенного его могут еще и на небо дуриком взять. Вот обхохочется тогда он в раю, глядя на наши мучения. А Моню я лишь хорошему учил: как правильно распределять свои силы во время работы, как правильно держать спину и руки, не тратить понапрасну сил на лишние движения.
— «Не суетиться под клиентом»? — иронично спросил Вася.
Но кладовщик не ответил. Он тоскливо посмотрел на небо, и лицо его приняло непримиримое выражение, мол, что с дураками говорить, ты им хоть «кол на голове теши, а они два ставить будут».
Вася оказался в затруднительном положении. С одной стороны, кладовщик был, что называется, подозреваемым номер один, но с другой стороны, задерживать его было пока не за что.
А на «испуг» таких упрямых брать было невозможно. Упрутся, как бараны, и даже виновные будут держать себя за невиноватых.
Со стороны «ларька», где по определенным дням можно было взять в счет заработанного на строго ограниченную сумму продукты, сигареты, мыло, чай, к бараку вышли два старичка, работавшие на зоне сторожами, так как инвалидов и пенсионеров некуда было девать, а их слали и слали, несмотря на гневные возражения Дарзиньша. Эти невинные с виду старички были убийцами своих жен, и им суждено было закончить свои дни здесь, в зоне. Однако, несмотря на такую страшную перспективу, они были бодры и веселы, не в пример более молодым осужденным, которые с отчаяния бросались в бега, «делали ноги от хозяина» или того
— Что, деды, отоварились? — спросил их весело Вася.
— Прикупили! — степенно ответил один из старичков. — Хоть на старости лет повезло: работа легкая, с людьми, опять же еды хватает, много ли старику надо, а в ларьке деликатесы.
— Это какие такие деликатесы? — удивился Игорь, с интересом рассматривая содержимое кульков, которые цепко держали в узловатых, сморщенных руках старики. — Что-то я не замечаю у вас никаких деликатесов.
— А печенью ты видел? — торжественно воскликнул один из стариков. — А мармелад? А консерву с названьем «Персиковый джем»?
— Ну? — в один голос воскликнули Игорь с Васей.
Они совершенно не «врубались» в ликование стариков.
— Так в нашей деревне их сроду не было! — заключил старик. — У нас в магазине, — добавил он с ударением на втором слоге, — окромя лозунга «Вся власть Советам», было хозяйственное мыло и «Завтрак туриста». Бабка Алевтина сдуру и съела эту консерву, да Богу душу и отдала. Отравилась! — торжественно заключил он. — А у нас жизнь ништяк! И поговорить есть с кем.
И они снялись с места, чтобы отнести купленное в барак, упрятав все в тумбочку, что стояли по одной на каждые две койки.
Вася широко раскрытыми глазами проводил их и лишь покачал головой.
— Во, дают, божьи одуванчики! — только и сумел сказать он. — И статьи за антикоммунистическую агитацию не боятся.
— А у них и так срок посмертный! — отозвался Корчагин. — И сидеть им здесь, и лежать им в могилах здесь! «Мокрый воды не боится».
Вася оставил его слова без ответа, подмигнул Игорю и встал, направляясь к административному корпусу.
Игорь быстро нагнал его.
— Врет, Мочила! — высказал он свои соображения.
— Зачем ему врать? — пожал плечами Вася. — Захоти он задушить Моню, то сделал бы это и в бараке, ночью.
— Ночью могли увидеть! — возразил Игорь.
— Кто? — насмешливо спросил его Вася. — Ты много что увидел, когда «мочили» Доцента?
Игорь молча признал его правоту, и Вася удовлетворенно заметил:
— То-то! Учись, пока я жив!
Котова, ожесточенно копающего землю, Игорь заметил еще когда выходил из административного корпуса. Теперь, возвращаясь, он снова обратил на это внимание. И прочитал, несколько исказив Маршака:
Роет землю, старый Кот, Разоряет огород.— Не разоряет, а создает! — возразил Вася. — И не огород, а клумбу цветов. Для красоты!
Котов ни малейшего внимания на них не обращал, будто их и не было на свете, занимался своим делом, копал себе и копал.
«Может, клумба отвлечет его мысли о побеге? — подумал Игорь, — „убивать“ его не хочется!»
И он засмеялся своим мыслям.
— Тоже считаешь, что блажь? — не понял Вася. — Дурью мается педофил!