Место полного исчезновения: Эндекит
Шрифт:
— Видал? — радостно потряс рукавичкой дежурный. — Какого… этого сторожа не в свою смену потянуло в цех, где ему обрубило руку по кисть? Кровищи из него нахлестало, как из барана зарезанного. Вряд ли выживет!
Он для наглядности потряс отрубленной кистью, которую, по его приказу, заправили в рукавичку, чтобы было удобнее нести, и пошел по направлению к больничке, где предстояло еще побороться за жизнь несчастного мужика, чья жизнь упала на чашу весов Ступы, чтобы его авторитет воспарился до небес.
Но Ступа тоже просчитался. Его приказ был выполнен, но одобрения не вызвал. Это уже попахивало беспределом, мужик, хоть и нарушил
И авторитеты передадут на волю, на воровскую сходку, описание его „подвигов“, назвав их явным беспределом.
Теперь и для Ступы пойдут последние денечки в звании „вора в законе“.
Игорю расхотелось идти в свой барак. Он удовлетворил свое любопытство и потому пошел в административный корпус заниматься канцелярской работой, перебирать старые папки с ненужными бумагами, в которых, как он уже убедился, иногда можно встретить и нечто полезное.
Почему-то он вспомнил басню Крылова:
Навозну кучу разрывая, Петух нашел жемчужное зерно…Первым в „крикушнике“ Васильев встретил Котова. Тот мыл шваброй каменный пол и был колюч, как проволока на высоком заборе колонии.
Увидев Васильева, он мрачно заметил:
— Слышал? Опять ЧП в зоне! Сторожа с механического заделали, руку ему отрубили по кисть! На „крысятничестве“ попался, фраер. Но Ступа вступил на тропу войны и беспредела. Теперь многие головы полетят…
— Видел я, как прапорщик тащил, держа на отлете окровавленную рукавицу с обрубленной кистью. На Кавказе тушины у врагов так отрубали кисти и прибивали к двери хижины. Чем больше кистей, тем знатнее воин.
— Так вот откуда обычай на войне рисовать на борту самолета звездочку за каждого сбитого врага? — ухмыльнулся Котов.
— Думаю, что не оттуда! — разочаровал Котова Васильев. — Интересно, авторитеты не боятся, что сторож очнется и выдаст их?
— А он может выдать лишь одного человека, того, который проигрался в карты и должен был выполнить любое распоряжение Ступы. Одним „солдатом“ больше, одним меньше, сути не меняет. И вряд ли он очнется — дежурного вызвали лишь для того, чтобы он зафиксировал несчастный случай. Наверняка, кровищи там вытекло столько, что на жизнь уже не осталось.
— А ты откуда знаешь? — удивился Игорь. — Был там, что ли?
— Зачем мне там бывать? — так же удивился Котов. — При мне был звонок, разговор тоже при мне велся. Остальное и домыслить можно. Я „крикушник“ не покидаю. Не могу смотреть на бесовское вместилище.
— Ни возрождения им, ни спасения? — усмехнулся Васильев.
— В Евангелии от Марка ясно сказано: „Кто будет веровать и креститься, спасен будет; а кто не будет веровать, осужден будет“. Это очень долгий процесс для Бога — распространять Себя как жизнь из духа верующего в его душу. „Верою вселится Христос в сердца ваши, чтобы вы, укорененные и утвержденные в любви, могли постигнуть со всеми святыми, что есть широта и долгота, и глубина и высота, и уразуметь превосходящую разумение любовь Христову, дабы вам исполниться всею полнотою Божиею“. Преобразование требует
Игорю было несколько страшновато смотреть на проповедника, опирающегося на швабру с мокрой тряпкой посреди длинного и мрачного каменного коридора административного корпуса колонии строгого режима и вещающего непреложные истины о Боге, о спасении, о возрождении.
Взяв у дежурного ключ от комнатенки, где находилась его ставшая уже постоянной работа, старая переписка в больших папках, Васильев, открывая дверь, успел заметить, что Котов стал ожесточенно тереть каменный пол, словно стремился обнаружить подземный ход, ведущий далеко за пределы колонии, на волю.
Работать совершенно не хотелось. Перед глазами все время маячила страшная окровавленная рукавица с отрубленной кистью правой руки, кость которой торчала из рукавицы, воскрешая времена людоедов.
Игорь с трудом заставил себя разобрать хотя бы одну папку с документами, чтобы оправдать половину трудового дня. На большее сил не хватило.
Когда он, закрыв на ключ комнату, после сигнала собирался на обед в столовую, его окликнул Вася, который выглянул из кабинета Дарзиньша.
— Васильев, хочешь поехать с нами за рассадой астр? — спросил он.
Кто же мог отказаться от столь заманчивого предложения. Игорь согласился сразу. Только уточнил:
— До обеда или после?
— Конечно, после! — подмигнул ему Вася. — Кто же тебя будет баланды лишать?
Игорь заметил, что в этот день ему не предложили разделить чаепитие с начальником колонии. Он, правда, не знал, что никакого чаепития не было. Дарзиньш с Васей обсуждали секретные мероприятия, о которых Игорю знать было незачем, чтобы и под пытками он не мог ничего сказать и раскрыть.
В столовку он пошел одновременно с Котовым. Игорь так и не уразумел, когда Кот ходит в столовую, это был единственный раз, когда Игорь удостоился права пойти вместе с ним.
В дверях столовой они сразу столкнулись с кладовщиком, которого донимал Костыль:
— После обеда ты не можешь сразу же пойти на швейку. Удели мне десять минут.
Корчагин лениво отбрехивался:
— Да отцепись ты, репей, вот пристал! Сказал вечером, значит — вечером!
— Да пойти ты, Павка Корчагин… — взвился Костыль, но кладовщик не дал ему досказать.