Место встречи изменить нельзя (сборник)
Шрифт:
«Большое видение». «Цинизм». Красиво… Тихонов наклонился и сказал тихо:
– Простите, вы Таню Аксенову любили?
– Во-первых, сейчас это уже не имеет значения, а во-вторых, это мое, личное, и лучше этого не касаться.
– Несомненно. Но Таня убита при очень непонятных обстоятельствах, и я бы хотел знать о ней как можно больше. Ведь Танина смерть – это не только ваше личное дело.
– Понятно. Ну, условимся, что любил.
– Любили. Или условимся, что любили?
– Любил.
– Вы из-за Тани разошлись
– И это знаете?
– Я это знать обязан. Так как же?
– Нет, не из-за Тани. Просто тот брак был уже бессмыслен. Совершенно чужие люди. Елена не хочет этого понять до сих пор.
– Елена Букова, ваша бывшая жена, знала о ваших отношениях с Аксеновой?
– Да. На этой почве у нас были острые конфликты. Она требовала, чтобы я прекратил встречи с Таней и вернулся.
– Аксеновой это было известно?
– Нет. То есть в конце концов она узнала. Ей кто-то стал присылать анонимные письма. Думаю, что это работа Елены.
«Так. Это уже теплей», – мелькнуло в голове у Стаса.
– А почему вы сразу не рассказали обо всем Аксеновой?
– Ха! Надо было знать Таню. – Ставицкий налил себе еще коньяку, выпил. – Она бы сразу меня к черту послала. Она мне и так говорила: «Очень ты всегда красиво беседуешь…» А я уже так заигрался, что вел себя как школьник, прогулявший уроки: все равно накажут, поэтому прогуливал все больше и больше, надеясь на какое-то чудо. Думал, что со временем это потеряет свою остроту и всякое значение. Это была, как говорится, ситуационно обусловленная ложь.
– А потом?
– Потом Таня получила какое-то письмо. Ну, а врать я больше не мог. И тогда пришел конец всему.
– Вы письмо это видели?
– Нет. Таня даже разговаривать со мной не захотела. Но я надеялся, что в среду все выяснится.
– Вы почерк своей жены хорошо помните?
– Да. А что?
– В сумке Тани я нашел письмо с угрозами. Она получила его за два дня до смерти.
– Но это не то письмо! То она получила месяц назад. Если можно, покажите мне его.
– Пожалуйста.
Дрожащими пальцами Ставицкий достал из конверта письмо. Взглянул мельком:
– Нет, это не ее рука.
– Вы посмотрите внимательней.
– Да что смотреть! Что я, почерка Елены не знаю? Слава Богу…
– Прочтите письмо.
Ставицкий быстро пробежал письмо глазами, порывисто вскочил на ноги, затравленно глядя на Тихонова.
– Что скажете?..
– Я здесь ни при чем! – срываясь на фальцет, закричал Ставицкий. – Ни при чем, понимаете?!
– Не устраивайте истерик, – спокойно сказал Тихонов. – Я не слабонервный… Вот к чему приводит ваша «ситуационно обусловленная ложь»… Или как там вы ее называете.
– Вы не смеете… не смеете, – прошептал Ставицкий и неожиданно зарыдал, прикрыв руками лицо. Сквозь разорванную всхлипываниями фразу до Тихонова донеслись слова: – …Смерть Тани – крест
– Успокойтесь, – неприязненно сказал Тихонов. – Криком вы ничего не докажете.
Ставицкий опустился в кресло и снова закрыл лицо руками:
– Боже мой, Боже… Как все это ужасно! Какой-то бессвязный нервный бред, как в пьесах Ионеску… – И добавил безразлично: – Впрочем, вы этих пьес не видели, у нас их не ставят…
– Отчего же, я их читал, – сказал насмешливо Тихонов. – И даже носорога в себе выискивал, как он рекомендует. Не нашел, правда. А кстати, Шекспира вы давно перечитывали? Или Чехова, скажем? Ведь у вас, в оперетте, их тоже не ставят? А полезно было бы вспомнить… Там и о благородстве есть, и о человеческой глубине, и о любви тоже… О настоящей любви, я имею в виду… Ну ладно, давайте к делу. К письму то есть… Значит, если предположить, что Букова имела к нему отношение, напрашивается вывод: такой щепетильный вопрос она могла доверить только очень близкому человеку. Кто может быть ей настолько близок?
– Вероятнее всего, это Зинка Панкова, ее подруга, – быстро, не задумываясь, сказал Ставицкий.
– А кто она, эта Панкова?
– Актриса, вместе с Еленой работает в театре музыкальной комедии…
Ставицкий налил себе еще коньяку. Глаза его влажно блестели.
– Ужасно! Как ужасно все это!.. Невыносимо! С одной стороны – это ужасное горе, а с другой… Признаюсь честно, разговоры с вами отнюдь не содействуют душевному спокойствию. Ерунда, конечно… Главное, что в этой драме все так непоправимо…
Стас по-прежнему стоял у окна, смотрел на падающий непрерывно снег и думал: «Небольшой ты человечек-то оказался. Не верю я твоему горю. Ладно, неси дальше свой дешевый пластмассовый крест…»
Вернувшись к себе, Стас включил плитку, достал из сейфа несколько папок с уголовными делами, присланными ему для ознакомления из разных районов. Позвонил Саша Савельев. Но у него тоже ничего интересного не было.
Тихонов подумал, что надо бы еще раз внимательно осмотреть одежду Тани.
– Вот что, Савельев, – сказал Стас. – Ты мне завези, пожалуйста, вещи Аксеновой. А от меня поедешь в домостроительный комбинат, точно разузнаешь, как Якимов провел понедельник.
– Насчет Якимова я уже интересовался, – ответил Савельев. – Он с пяти до одиннадцати вечера вместе с другими рабочими был в Свиблове: там они временный водопровод чинили…
В управленческой столовой было, как всегда, полно народу. Тихонов злился, но есть все-таки хотелось и пришлось выстоять длинную очередь. Щи были почти холодные, зато шницель назывался «по-африкански». Шарапов уныло шутил, что его делают из львов пополам с хлебом.