Место встречи изменить нельзя (сборник)
Шрифт:
– Идем вниз, в буфет. Работать после будет легче.
Тихонов взглянул на часы:
– Двадцать минут одиннадцатого. Уже закрыто. Теперь буфет по ночам не работает.
– Чего так? – спросил недовольно Савельев.
– Наверное, в связи с сокращением преступности, – пожал плечами Стас. – А есть действительно убийственно хочется. Представляешь, сейчас бы шашлычок по-карски? А? И бутылочку-другую «Телиани»?
– Ой, не мучь!
Тихонов пошарил в карманах, нашел рубль, пригоршню мелочи.
– Давай, Савельев, шапку в охапку – и чеши в гастроном
Савельеву не очень-то хотелось выходить сейчас на мороз, но перспектива просидеть голодным всю ночь тоже не слишком грела…
Тихонов допил чай, стряхнул крошки и колбасные шкурки в пустой пакет, ловко бросил его через всю комнату прямо в корзину.
– Ну, хватит, что ли, тешить плоть? Ты еще свой ужин не отработал. Не хлебом единым жив оперативник! – сказал Тихонов.
– Конечно, не хлебом, – буркнул Савельев, – за работу в твоей бригаде молоко надо получать – вредное производство.
– Садись, старик, рядом и, как говорят в Одессе, слушай сюда. Здесь список телефонов. Я разделил его поровну. Бери аппарат и начинай…
Заканчивался пятый день поиска.
Тусклый зимний рассвет вползал в окно неслышно, мягко, как кошка. Тихонов нажал кнопку, настольная лампа погасла, и знакомые очертания предметов, потеряв свою четкость, расплылись в голубом сумраке кабинета. Веки были тяжелые, будто налитые ртутью, а голова – огромная и звенящая, как туго надутый аэростат.
Тихо посапывал Савельев. Он устроился на четырех стульях у стены, подложив шинель Тихонова и накрывшись своим стареньким пальто какого-то невероятного розового цвета.
Стас встал, потянулся, потер кулаками глаза и медленно, вязко, как о чем-то постороннем, подумал, что сегодня, наверное, все кончится и тогда можно будет спать, спать, спать. Он подошел к Савельеву, легко потряс его за плечо:
– Вставай, вставай, старик! Уже четверть девятого…
Савельев резко дернулся, не открывая глаз, сунул руку под голову, под шинель, наткнулся на спинку стула и проснулся. Он сел улыбаясь, все еще с закрытыми глазами, сказал:
– Сон хороший снился…
На его бледном лице затекли от сна складки, набрякли глаза.
Приглаживая руками красную шевелюру, спросил:
– Стас, у тебя зеркала нет? Видок, наверное, тот еще!
– Ты ангорского кролика видел? Сходство сейчас замечательное.
– Он же белый, по-моему? – недоверчиво протянул Савельев.
– Цвет и выражение глаз одинаковые.
– У тебя, между прочим, сходство с киноактером Тихоновым сейчас тоже минимальное, – ехидно заметил Савельев. – Слушай, Стас, а сколько я проспал?
– Часа полтора верных. Ну все, старик, поехали. Поезд приходит в девять десять. Значит, в полдесятого я здесь, а ты бери Длинного и прямо сюда…
Панкова сказала:
–
– Собственно, длительность нашего разговора зависит от вас. Мне-то всего пару вопросов надо задать.
«Красивая женщина, – подумал Стас. – Хотя времечко уже и начало точить эту красоту. Хорошо держится».
– Итак, приступим к делу. Расскажите, пожалуйста, что вам известно о взаимоотношениях в семье Ставицких?
– Ах, так трудно говорить с посторонними об интимной жизни своих близких!
– Ничего страшного, Зинаида Федоровна, – успокоил Стас. – В милиции, в исповедальне и у доктора интимные стороны жизни охраняются профессиональной скромностью собеседника. Так я вас слушаю.
– С Алешенькой Буковой мы дружим уже лет пятнадцать…
– Вы имеете в виду Елену Николаевну?
– Да, конечно. Мы все ее так называем… – Панкова говорила страстно, похрустывая длинными красивыми пальцами. – Тяжкая драма. Развалилось окончательно это теплое, доброе человеческое гнездо, созданное тонким интеллектом Буковой и высоким артистизмом Ставицкого. А Алешенька еще надеется…
Высокая, еще стройная, в изящном костюме из джерси, она время от времени вставала и нервно ходила по кабинету. «Ишь затянулась… – неприязненно посмотрел на нее Тихонов. – Был бы я режиссером – сразу в третью категорию обратно бы перевел…»
– Простите, а чем вы объясняете уход Ставицкого от жены?
– М-м, точно я не могу этого утверждать, но чем вас, интересных женатых мужчин, можно скорее совратить с пути истинного? – кокетливо сказала она. – Как говорят французы: «Шерше ля фам» [2] .
2
«Ищите женщину» (фр.)
– Я только интересный, но неженатый, – сказал Тихонов, напряженно думая о чем-то.
– Ну, тогда у вас еще все впереди, – заверила Панкова.
– А вы не знаете, где надо искать эту женщину? – спросил Стас.
– Право, затрудняюсь вам сказать. Это ведь только мои догадки.
– И Букова тоже не знает?
– Скорее всего – нет. Она бы мне сказала.
– Прекрасно. У меня будет к вам просьба: напишите мне обо всем этом. Можно покороче. Раз в шесть.
Звонок. Стас рванул трубку:
– Тихонов. Да-да, слушаю, Савельев. Куда?! На работу? Совместительство? Давай туда. Жду. Удачи, старик.
Панкова за соседним столиком быстро писала объяснение. Тихонов подошел к окну. По заснеженной Петровке сновали троллейбусы, женщина несла перед собой, как щит, новый латунный таз, лениво протащила свой возок мороженщица. Тихонов негромко барабанил пальцами по стеклу, напевая под нос:
А на нейтральной полосе цветы
Необычайной красоты…