Место
Шрифт:
Я растерялся, не зная, как поступить, и невольно поддавшись общей атмосфере страха, возникшей после звонка, но Рита Михайловна жестом показала мне, что надо идти, видно, тем самым пытаясь отвести удар от себя… Я встал, пошел и увидел на лестничной площадке перед дверью Сережу Чаколинского. На какое-то время я вдруг совершенно забыл о существовании этих ребят и сейчас, увидев знакомого, даже успокоился.
Деньги давай, — глянув на меня с честной мальчишеской неприязнью, сказал Сережа, и при том на щеках у него заиграл пионерский румянец. — Платон Алексеевич велели…
Ах, вот оно что. Я полез в карман и достал пачку
— Продал Платона Алексеевича богатым жидам, сволочь… Иуда сталинский… Стукач, — и, погрозив кулаком, побежал вниз.
Я знал, что Сережа меня всегда недолюбливал, но этот его искренний мальчишеский напор меня привел в растерянность.
— Что там? — встревоженно подошла Рита Михайловна.
— За деньгами приходили, — ответил я.
— Да вы не расстраивайтесь, — сказала Рита Михайловна, — вам с вашими прежними друзьями не по пути… Так же, как и Коле… И, слава богу, что избавились. А сейчас на дачу поедем. Знаете, какая там местность… Лес сосновый, красота…
И действительно, едва я сел в новенькую серую «Волгу», личную собственность журналиста, как многое забылось и стало легче. А когда мы выехали за город, то стало совсем легко и хорошо. Я сидел рядом с шофером, невысоким плотным парнем. Рита Михайловна с какими-то пакетами, очевидно, съестными запасами, примостилась сзади. На коленях она держала коробку с ореховым тортом. Собственная машина, специально оплачиваемый шофер, ореховый торт — все было прочно и богато. На мгновение я прикрыл глаза и подумал: «Так вот уже куда занесла тебя жизнь по избранному тобой пути… Где оно, это койко-место?… А ведь все так недавно еще было».
Разговор, который завел между тем Виктор (шофер) с Ритой Михайловной, был как нельзя более в соответствии с мыслями.
— А Алексей Иванович на «мерседес» пересел, — сказал Виктор, гляжу, Петька их мимо меня катит весь в улыбке… «Волгу» свою, говорит, мой продал, а вот «мерседес» через какую-то иностранную комиссию получил… Ничего, говорю, наш скоро «форд» американский достанет…
— Ах, Виктор, — сказала Рита Михайловна. — разве до этого нам теперь?…
— Как Коля? — сразу же поддержал и уловил состояние Виктор.
— Болеет, — сказала Рита Михайловна.
— Хороший он у вас парень, — продолжал Виктор, — умный… Тут один еврейчик у него был дружок, я их раз на дачу вез… Такое он интересное говорил про Сталина и про Россию вообще… А вот наш брат Иван до такого не додумается… Ума не хватит…
— Ты вот что, Виктор, — сказала Рита Михайловна, — ты такие разговоры не веди…
— Да я о чем? — замялся шофер, чувствуя, что он где-то прошиб и не угодил хозяевам и то, что ранее хозяевам было приятно и считалось признаком хорошею тона, теперь их раздражало. — Я только о том, — продолжал Виктор. — что Коля хороших себе ребят в друзья выбирает… Вы приятель его будете?
— Да, — сухо ответил я.
Настроение мое на некоторое время утратило легкость, стало беспокойным, а затем я вновь рассеялся, глядя на несущуюся мимо местность, и постепенно повеселел.
Вокруг начинала уже бушевать золотая подмосковная осень, особенно красивая в этой лесистой, явно привилегированной
— Сначала я пойду к Коле, подготовлю его, а потом — вы, — сказала мне Рита Михайловна.
Виктор распахнул ворота, сел в машину и, проехав по дорожке, остановился у крыльца. И сразу же на шум выбежала пожилая женщина, почти старуха, в переднике.
— Я уже и в город звонила, — торопливо и испуганно затараторила она, — сказали, вы сюда… Ну, думаю, хотя бы быстрей…
— А что случилось? — тоже пугаясь, спросила Рига Михайловна. — Вы толком, Глаша, говорите…
— Да грохочет и грохочет, — сказала Глаша, — и грозится… Говорит, окна выбью… Или дачу подожгу, если не выпустят… А у него ведь спички… И матом ругается… Меня обругал, — пожаловалась Глаша, — а я ведь, как вы велели…
— Ах, тише…— сразу заторопилась, побледнев, Рита Михайловна. — Что же вы раньше не позвонили?… Вы же сказали — все хорошо, когда я звонила. — И говоря это, Рита Михайловна торопливо вошла на крыльцо, оттуда прошла по комнатам и вверх по винтовой лестнице. Сверху действительно доносились стук и крики.
— Было хорошо с утра, — говорила, семеня следом, Глаша.
— Ах, помолчите, — прикрикнула на нее Рита Михайловна.
— Вот дает, — тихо усмехнулся Виктор, очевидно исподтишка мстя Рите Михайловне за замечание в дороге. — С жиру бесятся…— Он явно хотел найти во мне союзника, но я отвернулся. «Скользкий тип, — решил я про себя. — Надо быть с ним осторожней».
Мы с Виктором стояли в одной из комнат, так же как и городская квартира, уставленной старинной мебелью. В раскрытые окна терпко пахло сухими листьями, хвоей и песком — пока еще непривычными для меня дачными запахами… Виктор явно подошел поближе к лестнице, чтобы различать, о чем кричит Коля. Я тоже прислушался.
— Сволочи, — кричал Коля, — сталинские прихлебаи… Разбогатели на народном страдании… Я тебя не признаю матерью, сука… И отца не признаю… — После этого послышался грохот, что-то разбилось.
— Вот дает, — попросту светился от удовольствия Виктор, но, услышав шаги Риты Михайловны, он торопливо сделал лицо свое скорбным и серьезным.
— Идите к нему, прошу вас, — сказала Рита Михайловна мне дрожащим голосом,-может, вы его успокоите… А вы идите, Виктор, к машине, — прикрикнула она на шофера, видно, уловив в нем злорадство, — вообще поменьше здесь вертитесь…
— Я здесь не верчусь, — огрызнулся вдруг Виктор (значит, и он строптив и развращен в либеральном семействе), — если на то пошло, я расчет возьму… Много лет лакеев нет… Советские помещики какие нашлись, — и он торопливо хлопнул дверью.