Метагалактика 1995 № 1
Шрифт:
Острые лезвия с трудом пробивались в гранитную твердь черного дерева. Это был поистине каторжный труд!
Наконец ствол слегка качнулся, и могучий лесной исполин, уминая подлесок на своем последнем пути, с оглушительным треском грохнулся на землю.
Самое трудное еще предстояло впереди: очистить ствол на месте и отволочь его к берегу.
Ствол обмотали канатами и поволокли по жидкой коричневой грязи.
Жара усилилась, обезьяны на деревьях обезумели от собственного ора.
— Быков бы сюда, — вытирая с лица струящийся пот, сказал Ваня.
— Уж
— А чем мы хуже? — налегая на канат, прохрипел Малинин…
Под вечер с помощью канатов и доморощенной лебедки новую мачту, взамен сброшенной за борт, с превеликим трудом все-таки поставили. Оснастили ее парусами.
— Ветра бы теперь, — мечтательно произнес боцман. — Да откель его взять?
Ветра действительно не было.
10 августа, 16 час. 00 мин.
Штиль продолжался вторую неделю. Безвольно повисли паруса.
— Степан, отойдем на минутку, — предложил Малинин Рогозину и воровато оглянулся.
Они отошли к корме.
— Ты ничего такого не замечал? — тихо спросил Малинин.
— Нет, ничего, — Рогозин почувствовал неладное, и похолодело в душе.
— У капитана нашего, у Стефана, в каюте кто-то прячется.
— Чего? — подняв брови якобы удивился Рогозин, на самом деле тут же понял: беда! пропал мальчишка!
— Чего чевокаешь? Не веришь? Я голоса за дверью слышал.
— Не может быть того, — якобы усомнился Рогозин. — Все тебе баламутить.
— Чего гадать? — подтолкнул Рогозина Малинин. Пошли проверим.
Их разговор прервал истошный крик:
— Братцы! Кажись — земля! — кричал с мачты впередсмотрящий. — Ей Богу, братцы! Земля, ребята! Земля!
Малинин кинулся к борту, поднял подзорную трубу, обвел горизонт.
— Какая такая земля? Ни черта нет! — Малинин в сердцах матюгнулся. — Причудилось дураку. Перегрелся.
— А ну-ка, — Рогозин отобрал у Малинина трубу, прильнул, долго всматривался. — Нет, Андрюх, не прав ты. Что-то вроде чернеется. Неужто и впрямь?.. Чудеса твои, Господи, — схватил Малинина за рукав. — Айда к капитану.
10 августа, 16 час. 46 мин.
Бурковский в каюте сидел за столом, изучал карту. Угрюмо, озабоченно. Откинулся на спинку стула, задумался.
Петя, сидя в углу, листал морской атлас, украдкой следил за Бурковским.
— М-да… история! — Бурковский устало потер подбородок. — Плывем третью неделю…
— Господин капитан, а куда мы плывем? — осторожно спросил Петя, отодвигая атлас.
— Если б знать! — обреченно вздохнул Бурковский. — Если б, Петя, кто-нибудь знал…
В каюту без стука вошли Рогозин и Малинин, остановились в дверях.
— Слышь, Стефан. Извини, что без стука, — пробасил Рогозин, — там земля, вроде…
Заметил стоявшего в углу Петю.
— И Вы тут… — Рогозин смущенно кашлянул. — Здравствуйте, Петр Алексеич. Давненько не виделись…
— Вона, кто здеся прячется! — протянул, зло уставившись на Петю Малинин. — Здравие желаем, ваше благородие!
Петя
— Смотри, какие мы тихие стали… — прищурился Малинин, обернулся к Бурковскому. — Немедля тащи щенка на палубу! — Малинин кипел от ярости. — А не поведешь… Ты меня знаешь, Стефан!
— По крови, Андрюша, соскучились? — медленно поднялся со стула Бурковский. Подошел к Пете, взял его за руку, повел к двери. — Не волнуйся, мальчик, я с тобой.
На палубе меж тем творилось бурное веселье. На палубе смеялись, обнимали друг друга, крестились. Вот оно, избавление! Конец всем мукам! Услышал их стоны и мольбы Господь! Земля!
Весь этот радостный праздник прервал громкий голос Малинина:
— А ну-ка сюда, братва! Все поутихли, оглянулись.
— Смотри, кого я вам нашел, — Малинин подтолкнул Петю в спину. — Узнаете? А я напомню. Алексея Ивановича Перова, покойного нашей коменданта-иуды отпрыск! Прятался здесь в трюме, шпионил за нами, змей!
И кто знал Петю, и кто не знал — все на палубе сейчас смотрели на мальчика. С удивлением, с любопытством, с явной враждой, даже с ненавистью. Последних было большинство.
— Аткель такой? — спросил было молоденький матрос, но его тут же отодвинули бывалые острожники.
— Что, Петра Алексеевич, поговорим может? — надвинулся на Петю пожилой каторжанин. — Поговорим, барчук? Повспоминаем, как ты надо мной и над ними вон, — указал на товарищей, — насмехался?
— Чего там — насмехался! — крикнул его приятель. — Издевки строил!
— Что молчишь, сукин сын? — схватил Петю за ворот пожилой. — Не было?
— Было… — выдержав его ненавидящий взгляд, кивнул Петя. — Если в чем виноват — казните!
— Гляди-ка, благородный! — изобразил изумление каторжник, сильнее стягивая Петин ворот. — А ты не виноваться. Что ты паскуда — мы все знаем! Ты ответь — пошто бил?
Петя резко повернул лицо в сторону. Молчал.
— Что с ним нянькаться? — махнул Малинин. — За борт щенка — и точка!
— За борт успеется, — пророкотал басом Рогозин, без труда отодвигая каторжника от Пети. Повернулся к Малинину. — Вот скажи, Андрюха, за что ты очутился на каторге? Я тебе напомню. На твоей совести почти дюжина душ христианских! Потому ты вор, бродяга и разбойник! Теперь я, к примеру. Я погубил своего помещика его сиятельство Онуфриева, потому что он, подлец, лазил под подол моей молодой жене-красавице. Но все одно! Убийство — убийство и есть! А мы все — грешники перед людьми и Богом! А теперь что же? Будем теперь с тобой судить этого несмышленого мальца?
— Дело говоришь, Рогозин! — вмешался Бурковский, обвел всех взглядом. — Братцы, опомнитесь! Кто из нас безгрешен? Посмотрите! Впереди — вон она! Земля! Добрались, слава всевышнему. Зачем нам в такой светлый день лишний грех на душу брать?
Наступила тишина, люди растерянно переглядывались.
— А что, может правда? — поскреб в затылке пожилой каторжник. — Пусть живет. А, ребята?
— Шут с ним, пущай!
— Не зверье же мы?.. Чай, православные!.. Задвигались, загомонили обрадовано.