Метаморфозы. Тетралогия
Шрифт:
– Пережить бы, – эхом отозвалась Сашка.
Витя наставил на нее черные стекла очков:
– Вам-то что, первый курс, гуляй и радуйся. Новый год встречай. А вот на третьем экзамен по специальности, девки.
Оксана выключила воду. Обернулась, вытирая руки и без того мокрым полотенцем:
– Что? Трудно?
Витя неопределенно покачал головой:
– Можно сказать и так… Трудно. Мы после экзамена переходим на другую базу… Кто сдаст, конечно.
– Может, там будет легче, – предположила Сашка без особой уверенности.
О
Кое-кто – Сашка сама слышала – вполне серьезно предполагал, что это на другой планете.
Сама Сашка сказала однажды Косте – в шутку, конечно, – что «другая база» для старшекурсников – нечто вроде загробного царства, о котором никто ничего не знает, потому что оттуда не возвращаются. Костя, помнится, отреагировал странно – побледнел и тихим голосом предложил так больше не шутить.
– Может, и легче, – уныло согласился Витя. – Эх, девки, я ведь в мореходку собирался.
Сашка налила дымящийся кипяток в эмалированную кружку. Плюхнула внутрь чайный пакетик на веревочке.
– Сколько тебе сахара?
– Две ложки. Нет, три.
Сашка поставила чашку на край стола. Витя неуклюже поднял ее обеими руками – в кожаных перчатках – и вылил в себя горячий чай, как воду.
Сашка задержала дыхание. Витя поставил пустую чашку на стол, улыбнулся, облизнул губы:
– Спасибо.
– Не горячо? – тихо спросила Сашка.
Он помотал головой:
– Не… Пойду я учиться, девчонки. Спасибо, не поминайте лихом.
И вышел.
Сашка вошла в комнату с учебником под мышкой. Света было чуть – одна настольная лампа да еще огоньки сигарет. В табачном дыму трудно было разглядеть лица, Лиза сидела на столе рядом с магнитофоном, еще человек десять – первокурсники, второкурсники – устроились где придется. На Сашкиной кровати сидели двое – крупная полузнакомая девушка тискалась со своим парнем. Ее звали Ира, его, кажется, Слава.
– Отбой, – сказала Сашка. – Одиннадцать часов. Все вон из комнаты.
Ее не слушали и не слышали. Она подошла к столу и сбросила магнитофон на пол.
Отскочила крышка. Вывалилась кассета. Разговоры смолкли.
– Обалдела, Самохина? – в полной тишине спросила Ольга из тридцать второй комнаты.
Сашка включила свет. Все прищурились; Сашка смотрела широко открытыми, даже чуть выпученными глазами.
Только что, на кухне, под смех и чужие голоса, она закончила двадцать пятое упражнение.
Хотя Портнов задал ей номера тринадцать – семнадцать.
Так вышло, что, отработав семнадцатое, Сашка прочитала следующее – просто из любопытства – и ничего не поняла.
Вместо того чтобы просто закрыть книгу,
И тогда у Сашки проснулся давний «бзик». Может быть, стиль отличницы и «зубрилки». Может быть, инстинкт исследователя. Но она мысленно протянула ниточки от семнадцатого упражнения к восемнадцатому, потянулась, как в полную темноту, и через несколько минут нащупала то, что привыкла называть «контуром» упражнения.
Вот оно.
Она по-настоящему обрадовалась. И осторожно принялась разминать восемнадцатое. От него потянулись нитки к девятнадцатому и дальше к двадцатому. А потом внутри Сашки наступило будто озарение, и она кинулась вперед по номерам, от одного к другому, и свет становился все ярче, пока наконец на двадцать пятом упражнении она не ослепла.
Внутренний свет вспыхнул очень ярко и померк. Сашка протерла глаза; она не видела ни учебника, ни кухни. На секунду ей показалось, что она – внутри упражнения. Она – темный контур в пространстве без верха и низа; она не успела испугаться. Хлопнула дверь, потянуло сквозняком, открылась дверца холодильника.
– Суки! Кто мою селедку жрал?!
– Дурак, ты что, в общем холодильнике оставил?
– А я не могу ее в комнате хранить! Она воняет!
– Ну съел бы сразу…
– Гады… Чья это колбаса? Сожру, сволочи, все.
– Брось, это Ленкина, она с душком… В посылке еще испортилась…
Сашка слышала голоса, раздававшиеся совсем рядом. Ощущала ветер на лице. Ощущала запахи. И ничего не видела.
Почувствовала, как соскальзывает с колен учебник. Успела подхватить. Страха все еще не было; Портнов что-то такое говорил… про зрение, которое может измениться…
А вдруг она ослепла навсегда?!
Сашка чуть не взвыла от ужаса. Принялась тереть глаза, будто желая их выдавить, и через несколько секунд различила белое пятно холодильника. А еще через минуту увидела селедочную голову на кафельном полу, чьи-то ноги в тапочках, осколки чашки…
Зрение вернулось.
Пошатываясь, Сашка побрела в свою комнату. С ней что-то происходило. Что-то серьезное. Она не могла – и не желала – это остановить. Она распахнула комнату, увидела огоньки сигарет и парочку, восседавшую на ее постели; она не думала ни о чем, а поступала инстинктивно.
– Все вон. Оглохли?
– Ты переучилась, детка? – мягко спросил парень, сидевший на ее кровати.
И посмотрел ей в глаза.
Сашке показалось, что прошло несколько секунд. На самом деле, когда она очнулась, было уже полдвенадцатого и она была в комнате одна. Валялись окурки на полу. От табачного дыма тошнило; Сашка добралась до окна, ободрала бумагу, которую они клеили вместе с Оксаной, повыдергивала поролон и распахнула створку, хватая ртом ледяной ноябрьский воздух.